Себастьян Фолкс - Дьявол не любит ждать

Дариус подался вперед и зачерпнул еще ложку икры, которой распорядился точь-в-точь таким же образом, как и первой порцией.

— Я вот что думаю, Джеймс. Мы уже привыкли, что нас кто-то втягивает в свои дела, пытается через нас добиться своих целей. Иногда возникает такое чувство, будто наша страна — что-то вроде несчастной стареющей шлюхи на улице Сен-Дени. За деньги нас может поиметь кто угодно. Во время войны союзники вдруг решили, что мы слишком хорошо спелись с немцами: в результате они ввели сюда войска, и шах был вынужден бежать из страны. Потом они решили, что мистер Моссадек, [23] Мохаммед Моссадек (1882–1967) — премьер-министр Ирана с 1951 по 1953 г. наш чрезвычайно независимый премьер-министр, ведет чересчур открытую политику по отношению к русским. И вообще союзники ему не доверяли, потому что он слишком часто фотографировался в национальной одежде, которая им напоминала пижаму. Ну вот, американцы прислали джентльмена по имени Кермит Рузвельт, который организовал государственный переворот, притащил шаха обратно из изгнания и посадил его на трон. Не могу не признаться вам в том, что среди прочих мелких помощников мистера Рузвельта был и ваш покорный слуга. В общем-то мы не возражаем против всех этих игр, но лишь до тех пор, пока нам самим дают жить своей собственной жизнью. Тегеран — шпионское гнездо. Так всегда было и всегда будет. Один остроумный гость из Британии предложил, чтобы русские и американцы просто снимали общие квартиры для своих разведчиков, — по крайней мере так они сэкономили бы на расходах по организации взаимной прослушки. Но первый тревожный звонок раздается тогда, когда иностранцы начинают хотеть слишком многого. Мы не имеем ничего против, если люди приезжают и зарабатывают тут деньги, хотя сделать это законным путем трудно. Разве что на нефти. Мы готовы согласиться и с определенным вмешательством в политические дела, если это приносит пользу и нам — протекционизм, защита наших интересов, поставки оружия, доллары… Но делать на нас деньги и одновременно вмешиваться в наши дела — это уж слишком. Так вот, все, что я слышал об этом Горнере, не просто заставляет меня беспокоиться, но, скажу прямо, нагоняет страх. А я — позволю себе высказать такое утверждение — не из тех людей, которых легко напугать.

Дариус смешал новый мартини.

— Возьмите еще икры, Джеймс. Минут через десять я вызову Фаршада, и он отвезет нас в лучший ресторан Тегерана. Это в южной части города, недалеко от базара. Там меня никто не узнает. К сожалению, здесь, в Тегеране, всем прекрасно известно, на кого я работаю и откуда у меня могут быть такие гости, как вы. Ваш босс придерживается теории, согласно которой люди сами будут приходить ко мне с интересной информацией, если им будет известно, кто я такой. Может быть, в этом и есть доля правды. Но в данном конкретном случае мы имеем дело с оборотной стороной такой политики Службы: я не могу появляться на людях вместе с вами. Для вас это может быть опасно. Зато там, куда мы поедем, никому не известно, кто я. И потом, кормят там, Джеймс… — он всплеснул руками, — лучше, чем ваша мама кормила вас в детстве. Еда там хороша, как стихи Хафиза.

— Я даже не представлял, что у вас такой поэтический склад ума, Дариус, — с улыбкой сказал Бонд. — Большинство моих коллег — просто люди с холодным взглядом и с пистолетом под мышкой.

— Бросьте, Джеймс, ни за что не поверю. Но действительно сады и поэзия — неотъемлемая часть персидской души. А ее квинтэссенция — это стихи о садах. Как писал Низами:

— Машина ждет, сэр, — сообщил Бабак, материализовавшийся откуда-то из темноты.

— Черт тебя побери, Бабак! Бездушный ты человек. Сколько раз тебе повторять: не перебивай меня, когда я читаю стихи. Вы готовы, Джеймс? Тогда вперед, на битву с безумцами с большой дороги, сидящими за рулем машин. Есть хотите?

— Умираю с голоду, — ответил Бонд с полным на то основанием.

Меню, предложенное авиакомпанией, его не вдохновило, и, соответственно, за весь день он не съел ничего, кроме жалкого круассана, проглоченного еще в парижском аэропорту, да теперь вот еще и икры.

Фаршад ждал пассажиров, стоя навытяжку перед «мерседесом», и через несколько мгновений они уже неслись в южном направлении под какофонию автомобильных гудков, визга шин и скрипа тормозов на проспекте Пехлеви. Фаршад давил на педаль газа с такой силой, словно был уверен, что другой возможности поесть у них никогда в жизни уже не будет.