Пьер Сувестр - Фантомас – секретный агент

Полковник резким жестом прервал молодую женщину:

— Довольно, мадемуазель, довольно! Вы не должны произносить здесь это имя. Будьте добры продолжать ваши показания, касающиеся шпионажа.

Бобинетта взяла себя в руки и с редкой энергией рассказала подробно, как согласилась спрятать знаменитое орудие; как она помогала Вагаламу осуществить его смелый план передачи этого объекта за границу; как она переоделась священником, чтобы сопровождать капрала Винсона в Дьепп. Она не знала тогда, что имеет дело с Жеромом Фандором. Только по дороге, из телеграммы Вагалама, она узнала, что капрал-шпион и солдат, сопровождавший ее — два разных человека.

— И кто же убил настоящего капрала Винсона несколько дней назад, когда он переходил улицу Шерш-Миди? Может быть, вы этого не знаете, господа, а я знаю… Это убийца капитана Брока, убийца певицы Нишун, это Вагалам… всегда он!

— Вагалам, — продолжала Бобинетта, воодушевляясь все больше и больше, — Вагалам! Вы спрашиваете, кто это, и ищете его среди воров, среди секретных агентов, среди этого гнусного сброда, который вертится вокруг ваших штабов, чтобы выведать какой-нибудь секрет, купить чью-нибудь совесть, продать какой-нибудь документ! Поднимите глаза, господа, взгляните повыше… еще выше… ищите выше Генерального штаба, среди сливок общества… политиков, членов правительства… думайте об аккредитованных здесь представителях иностранных держав…

Бобинетта не могла продолжать. Майор Дюмулен, который уже несколько минут назад встал со своего места, поспешил к ней; офицер резким жестом запретил ей говорить и, решительно повернувшись к президенту Военного совета, потребовал:

— Полковник, господин президент… я настаиваю на продолжении процесса при закрытых дверях! Нельзя произносить подобные обвинения публично! Я заклинаю вас, процесс должен идти при закрытых дверях!

В свою очередь встал и адвокат, и спокойно, что странно противоречило поведению правительственного комиссара, сказал:

— Я согласен с прокуратурой, господин президент, и прошу вас объявить о закрытом процессе.

Полковник утвердительно кивал головой, глядя на майора Дюмулена и на Дюрюль-Бертона. Но, пока судьи тихо совещались о формальностях, необходимых для объявления, майор Дюмулен, которому что-то сказал лейтенант Сервен, снова вмешался и сказал:

— Господин президент, господа члены Совета, ввиду серьезности заявлений свидетельницы, я требую ее немедленного ареста!

Едва офицер успел это произнести, как раздался крик. Жюв, догадавшийся о намерении Бобинетты, бросился к ней, но успел лишь подхватить на руки падающую молодую женщину. Бобинетта, несомненно, уже давно приняла свое решение, избрав Совет местом, где она даст показания, оправдывающие Фандора: не желая переносить унижения тюремного заключения, так как была слишком горда для этого, она выпила содержимое маленького флакона, до этого спрятанного в рукаве.

— Несчастная! — воскликнул Жюв. — Она отравилась!

Неописуемый беспорядок возник с этой минуты в зале заседаний. Вопреки увещаниям пристава, комиссара, усилиям солдат, публика, опрокидывая скамьи, бросилась вперед и окружила молодую женщину.

Если бы Фандор хотел убежать, не было бы ничего легче, но журналист об этом и не думал. Он был слишком взволнован, слишком ошеломлен лавиной событий, происшедших менее, чем за два часа.

— Заседание закрыто! — гневно кричал полковник, понимая, что это единственное, что можно сделать. Восстановить порядок в зале он уже не мог.

Было девять часов вечера, а толпа, столь же плотная, сколь многочисленная, как в два часа дня, продолжала ждать.

Со времени попытки самоубийства Бобинетты — молодая женщина не умерла и была отвезена в больницу с весьма слабой надеждой на спасение ее жизни — зал заседаний был закрыт и судьи работали при закрытых дверях. Но показания виновной не только сокрушили обвинения, которые собирался произнести майор Дюмулен, но и убедили судей в невиновности журналиста, который еще раз объяснил, зачем он прятался под формой капрала Винсона.

Кроме того, офицеры, составлявшие Военный совет, поняли, что никаким образом не могли рассматривать Фандора как подсудного их трибуналу.

В девять вечера, к концу заседания, прокуратура отказалась от обвинения и после короткого обсуждения Первый военный совет огласил устами своего президента решение, начинавшееся торжественными словами: «Именем французского народа…»