Пьер Сувестр - Фантомас – секретный агент

— Меня зовут Берта, мадемуазель Берта, но меня больше знают под прозвищем Бобинетта.

Шепот снова пробежал по залу. Конечно, для очень многих личность мадемуазель Берты была совершенно неизвестна, но со времени убийства капитана Брока было немало разговоров о Бобинетте; смутно слышали, что эта молодая и красивая особа была знакома с офицером, что она последней говорила с ним накануне его смерти. Что же касается судей Военного совета, то они лучше, чем кто-либо, знали это имя и подозревали об отношениях, связывавших эту молодую женщину и семью де Наарбовека, которую некоторые считали причастной к драматическим событиям, шесть недель назад занимавшим Второе бюро, а потом и всю французскую армию.

Когда успокоилось первое волнение, вызванное неожиданным вмешательством Бобинетты, полковник спросил:

— Мадемуазель, почему вы позволили себе прервать слушание дела?

— Вы спросили, сударь, кто распутает это несчастное дело, и я ответила «я», потому что готова все вам сказать. Это не только долг, к которому меня принуждает совесть, но это сейчас самое большое мое желание.

Удивленные судьи с обеспокоенными лицами тихо совещались. Среди них не было согласия, а майор Дюмулен, который с самого начала слушания дела не переставал гневаться, отрицательно качал головой, показывая этим, что он решительно против того, чтобы слушать этого свидетеля, столь дерзким образом нарушившего величие дебатов.

Но официальный защитник Фандора, мэтр Дюрюль-Бертон, догадываясь о колебаниях членов Совета, уверенно и авторитетно вмешался:

— Господин председатель, я имею честь просить немедленно заслушать этого добровольного свидетеля.

Полковник переговорил со своими помощниками и объявил:

— Мы заслушаем этого свидетеля. — Затем он обратился к Бобинетте: — Вам предоставляется слово, мадемуазель, но до этого поклянитесь говорить правду, всю правду, ничего кроме правды. Поднимите правую руку и скажите: «Клянусь в этом!»

— Клянусь в этом!

Вначале робкая и взволнованная, но понемногу осмелевшая, мадемуазель Берта рассказала о событиях своей бурной жизни до того дня, когда случай свел ее с бароном де Наарбовеком. Забота о юной Вильгельмине завоевала ей признательность богатого дипломата и его дочери и сделала ее близким им человеком.

— Ах, будь проклят этот день! — вскричала Бобинетта. — День, с которого начались наихудшие несчастья, тем более действовавшие на меня, что я постепенно начала сознавать себя их причиной.

— Что вы хотите сказать? — прервал правительственный комиссар.

— Я хочу сказать, — объяснила молодая женщина, — что если капитан Брок убит, то это моя вина; я хочу сказать, что если у него исчез секретный документ, то это я его взяла… я была его любовницей… я виновата в его смерти!

Всеобщее глубокое молчание последовало за этим сенсационным заявлением. Судьи, правительственный комиссар, адвокат Фандора и сам Фандор не знали, что и думать, не могли достаточно собраться с мыслями, чтобы поставить самый простой вопрос. Только Жюв, почти скрытый за печью, оставался бесстрастным.

Но Бобинетта продолжала:

— Моим злым гением, господа, был бандит, которого вы знали как Вагалама. Вагалам, агент Второго бюро Генерального штаба, официально занимавшийся контрразведкой. Да! Но, господа, Вагалам в то же время был шпионом против Франции, предавал ее иностранной державе. И еще хуже! Это он убил капитана Брока, вы должны знать, что он — убийца и певицы Нишун… Да, Вагалам сделал меня своей вещью, своей рабыней. Увы! Я не могу сваливать все на него и утверждать, что только из-за постоянных его угроз я предавала все: мою страну, любовь ко мне капитана Брока, у которого я украла документ, касающийся мобилизации, украла деньги, банковские билеты. Эти билеты, господа, вы нашли в руках несчастного Жерома Фандора, они явились одной из главных улик против него… Но если я так поступала, то не из жажды денег, которые мне давали, даже не из-за обещаний будущего большого состояния, которыми отводил мне глаза Вагалам… нет, с горя, из ненависти, из любви!

Дюрюль-Бертон вдруг встал и наклонился к молодой девушке, которая при этих последних словах почти падала:

— Говорите! Говорите, мадемуазель! — вскричал он.

Бобинетта медленно продолжала:

— Да, из любви; и это признание стоит мне дороже всего, ибо оно глубоко ранит мою душу. Да, если я уступила предложениям гнусного Вагалама, если я позволила ему увести меня на ужасный путь шпионажа и измены, то лишь из-за безответной любви, которую я испытываю к одному человеку… человеку, сердце которого занято… к лейтенанту Анри де Луберсаку.