Борис Соколов - Абхазская повесть

— На Сухум, на Сухум, чкара, чкара — скорей, скорей, сейчас поедем.

Проработав всю ночь над документами, Обловацкий вернулся в гостиницу и лег спать. Отрогов с Чочуа находились в Афоне, и ему никто не мешал.

Утром стук в дверь разбудил его. Отворив, он увидел незнакомого молодого человека в серой поношенной черкеске, с башлыком на голове.

— Ты Сергей? — спросил вошедший.

— Я!

— Мы к тебе, Ашота знаешь?

— Заходи, заходи, — обрадовался Сергей Яковлевич. — Принес?

Неизвестный внимательно осмотрел комнату и, немного помедлив, сказал:

— Принес, сейчас будет! — и вышел в коридор.

Выйдя на балкон, Обловацкий заметил Пурцеладзе, сидевшего напротив гостиницы. Увидев Обловацкого, он кивнул головой и закрылся газетным листом.

Услышав стук открываемой двери, Сергей Яковлевич вернулся в комнату. В дверях стоял его новый знакомый. Через плечо у него была переброшена плотно набитая переметная сума — хурджин. Гость положил хурджин на пол и сел у круглого стола.

— Ну, показывай, что принес, — сказал Сергей Яковлевич, деловито потирая руки.

— Коверкот принес, бостон принес, индиго, — нараспев ответил он.

— Как тебя зовут? — спросил Обловацкий.

— Васо.

— Ну, выкладывай товар, Васо.

— Ты дверь закрой, пожалуйста, — попросил гость, — потом покажу. Сам знаешь, разные люди ходят!

Закрынв дверь на ключ, Обловацкий подошел к столу, на котором уже лежали два отреза — темно-синий и коричневый.

Обловацкий не очень хорошо разбирался в материале, но все же увидел, что отрезы посредственные.

— Э, да такие отрезы продаются у вас во всех сельпо. А что, получше нет? — спросил он разочарованно.

— Не нравится? Ну тогда смотри вот это. — Васо достал из хурджина отрез отличного индиго.

— Вот этот я возьму. А серого нет?

— Есть и серый.

Как заправский купец, Васо вытащил и развернул новый отрез.

Немного поторговавшись для виду, Сергей Яковлевич заплатил и спрятал покупки в чемодан. Васо уложил оставшиеся отрезы в хурджин.

— Носить будешь — вспоминать будешь, девушки любить будут. Ну, до свиданья!

— Спасибо, — поблагодарил, провожая его, Обловацкий.

Закрыв за своим гостем дверь, Сергей Яковлевич вышел на балкон. Посмотрел вниз, увидел, как из подъезда вышел Васо с хурджином на плече, немного постоял и осмотрелся. С одной из скамеек поднялся духанщик Ашот и подошел к нему. Сказав толстяку что-то, Васо, не оглядываясь, быстро пошел по улице. На некотором расстоянии от него сзади шел Ашот. Скамейка, на которой сидел Пурцеладзе, была пуста. Все было в порядке! Сергей Яковлевич улыбнулся и вернулся в комнату.

Ночью Дробышев внезапно проснулся. За окном, совсем рядом, в кустах орешника, заплакал шакал. Видимо, это был щенок, потому что его тонкий, писклявый голос напоминал плач ребенка.

В комнате стоял полумрак, но, взглянув на окно, Федор увидел через полуоткрытые ставни залитые лунным светом кроны деревьев. К одинокому шакальему голосу присоединился второй, более окрепший, а потом их уже звучало несколько.

Дробышев посмотрел на сидевшую в кресле Этери. Положив под голову руку, она спала. Федор осторожно тронул ее за плечо. Она вздрогнула, еще не очнувшись окончательно, открыла глаза и растерянно оглянулась.

— Откройте окно, Этери, — попросил Федор.

— Но доктор сказал не открывать, — нерешительно возразила она.

— Откройте, откройте, хоть ненадолго, — настойчиво повторил он.

Она встала и распахнула окно. И сейчас же от стены к кустам, пригибаясь, побежал человек. Метнулась тень, зашелестел кустарник, и все стихло.

Запахи и звуки ночи вошли в комнату. Облокотившись на подоконник, Этери смотрела в сад, освещенный холодным, мертвящим светом. Вой шакалов то затихал, то возобновлялся, и от этого становилось тоскливо и страшно.

— Я закрою! — сказала она, повернулась к Дробышеву, не ожидая ответа, закрыла ставни и села в кресло.

Федор долго не мог уснуть.

Утром к нему приехал Чиверадзе. Отослав Этери и усевшись в кресло, он посмотрел на Федора.

— Ну как, разговаривать сможешь?

— Могу!

— Тогда давай поговорим. Когда устанешь — скажи.

— Хорошо!

— В Гульрипше Акопянов полно. Но это был, видимо, Христо! Старый знакомый, но мы его знали только как контрабандиста. Кстати, вчера Обловацкий купил у его брата Васо два английских отреза. Ясно, что отрезы старого черта. Васо только передатчик. Оказывается, Ашот, ты его знаешь… — Заметив удивленное лицо Федора, Иван Александрович повторил: — Да, знаешь! Он духанщик в Гульрипше. Так вот, он опять сдружился с Акопяном. Этот Ашот и предложил отрезы Обловацкому.