Борис Соколов - Абхазская повесть

— Наверное, подкармливаешь свежей рыбой своего настоятеля?

Слова Строгова, видимо, задели бывшего монаха. Повернувшись к Николаю Павловичу, он строго сказал:

— Эх, парень, побыл бы ты в моей шкуре — другое запел бы. Ты думаешь, счастье гнало таких, как я, в монастырь? Горе да нужда. Думал — хоть хлеба вдоволь поем.

Он замолчал. Строгов не торопил его.

— Раньше что рабочий, что мужик — одинаково плохо жили, — продолжал старик. — Вот ты, небось, отдыхать сюда приехал? А нам раньше поесть досыта — и то мечталося. Я, парень, действительную-то ломал еще при покойном Александре Третьем, пропади он пропадом.

— Давно ты здесь?

— С восьмого году. — Он сел на опрокинутую лодку и внимательно посмотрел на монастырь. — Везде здесь мой труд, — рыбак вытянул вперед свои черные скрюченные руки. — И в электростанции, и в садах. Клясть бы мне эту каторгу, ан нет, привык, хоть и чужая мне эта красота.

— Как зовут тебя?

— В миру Алексеем звали, а в монахах — Нифонтом, что значит тверезый. Ну, да это не иначе, как в насмешку.

— А отца как звали?

— Иваном.

— Значит, Алексей Иванович?

Николаю Павловичу все больше и больше нравился его собеседник.

— Так-то так, да больше дедом кличут. Да и забыл я, как жил в миру.

— Ну в этом ты не прав, Алексей Иванович. Разве можно забыть отца с матерью, детство, молодость? Неужели ты никогда не любил? Разве можно забыть это?

Николай Павлович подошел к старику и сел рядом.

— Вот ты говоришь, отца с матерью, — усмехнулся рыбак, — А как их помнить? Отца угнали на турка, оттуда он и не пришел. Слыхал про гору такую — Шипкой завется? Там и схоронили его. Не помню, — какой он и был-то, мать сказывала — хороший, жалел ее.

— А мать помнишь?

— Помню, как по миру ходили, да как под окнами стояли. — Он махнул рукой. — Разбередил ты меня, парень! Пойдем к отцу Мелитону, поднесет он нам по чарке, — сказал он, вставая.

Поднявшись по широкой, выложенной камнем лестнице, они пришли к длинному сводчатому зданию. Еще не доходя до него, Строгов почувствовал стойкий винный запах.

Старик постучал. Дверь отворилась, и Николай Павлович увидел седого, сгорбленного человека в лоснящемся подряснике. Слезящиеся глаза, видимо, плохо служили своему хозяину. И только внимательно всмотревшись, он узнал спутника Строгова и пропустил их в винницу.

Николай Павлович увидел широкую длинную катакомбу с огромными бочками по бокам. Перед каждой, на тумбе, под большим деревянным краном стояло глубокое блюдо и стакан. На одной из бочек лежала мензурка.

— Здравствуй, отец Мелитон! Вот привел к тебе хорошего человека. — Рыбак показал на стоявшего сзади Строгова. — Благослови, отче, чашей.

Мелитон взглянул на Николая Павловича и поклонился:

— Спаси тя Христос!

Он подвел их к одной из бочек, налил вина и ушел. Старик посмотрел на Строгова:

— Зовут-то тебя, парень, как и кто ты такой будешь?

Николай Павлович улыбнулся и поднял стакан, наполненный густым темно-рубиновым вином.

— Давай знакомиться, Алексей Иванович! Зовут меня Николай Павлович. Я инженер из Москвы, приехал в отпуск.

— Ишь ты, такой молодой — и инженер! Ин-же-нер, — протяжно повторил он и с уважением осмотрел Николая Павловича. — Ну, господь благослови!

Рыбак выпил и ладонью вытер губы. Вслед за ним выпил и Строгов. Густое, как мед, вино приятно обожгло рот.

Подошедший Мелитон поставил на табуретку тарелку с крупными блестящими маслинами и жареной скумбрией, потом вынул из кармана большое яблоко и, разломив пополам, с поклоном молча роздал гостям.

Алексей Иванович и Строгов выпили снова. Николай Павлович подал Мелитону наполненный стакан, но тот покачал головой.

— Не принимает он, — пояснил Алексей Иванович. — В монашеском чине живет.

— А что ж, и начальство не пьет?

— Ну, там закон другой, пьют, да мы не видим.

С каждым глотком Строгов все больше чувствовал, насколько крепко это приторно-сладкое вино, и похвалил его. Монах поклонился, и Николай Павлович — увидел, что ему приятна его похвала.

— Закусите ягодой и рыбкой, — сказал Мелитон. — Рыбка-то Нифонта. Он хоть вернулся в мир, а не забывает нас, чернецов.

— Хорошие люди везде есть, — отозвался Строгов.

— Ну, налей по последней, отец! — Алексей Иванович протянул пустой стакан, и монах налил ему. Николай Павлович отказался.

Пора было уходить. Уже в дверях Мелитон задержал Строгова и пригласил заходить, когда будет нужда. Строгов достал из кармана деньги и протянул их монаху, но тот отвел его руку.