Борис Соколов - Абхазская повесть

— Да, но это нормально. У него есть семья?

— Нет. Но из Москвы приехала его бывшая жена, просит разрешить свидание.

— Бывшая? — удивленно переспросил Шервашидзе. — Бывшая, — повторил он машинально. — Это хуже. Дайте сперва я поговорю с ней сам.

— Хорошо! Я пришлю ее.

— Только не сегодня! — предупредил хирург.

— Согласен! — кивнул Чиверадзе. — А теперь пойдемте.

Увидев Ивана Александровича, Дробышев обрадовался. Он любил этого веселого и энергичного человека, бывшего для него примером лучших чекистских традиций. Еще в Москве, напутствуя Федора, Березовский много говорил о Чиверадзе, и, проработав с ним этот напряженный, тяжелый год, Федор убедился в правоте Василия Николаевича. С Чиверадзе ему работалось легко, и он с радостью видел, что его отношение к начальнику разделяют и остальные работники оперативной группы. Бывали минуты, когда все не ладилось, задача, над которой они бились, казалась неразрешимой, но приходил Чиверадзе и, выслушав все за и против, подсказывал решение. И очень часто, почти всегда, оно было правильным.

Придя в ЧК еще юношей, Чиверадзе учился у своих старших товарищей искусству борьбы с врагом. После установления в Грузии Советской власти, он, по решению Центрального Комитета партии, был направлен в Абхазию, и вот уже десять лет бессменно руководит одним из участков работы.

— Ну, здравствуй, Федор, здравствуй! — Чиверадзе был искренне рад, он не думал увидеть Дробышева живым. — Как ты себя чувствуешь?

От волнения раненый не смог ответить и только, улыбаясь, кивнул головой.

Немного успокоившись, Федор, не отпуская руки Ивана Александровича, спросил:

— Как там дела? Неужели ушли?

— Ушли, брат, ушли, но теперь, думаю, ненадолго. Через несколько дней, когда ты немного окрепнешь, я приду и расскажу все подробно. Сейчас же ответь мне на несколько вопросов.

Он посмотрел на стоявшего рядом Шервашидзе. Тот понял, что мешает, и вышел.

Когда дверь закрылась, Чиверадзе присел на край кровати и негромко спросил.

— Кто приходил к тебе ночью у Квициния? Ты его знаешь?

— Это был человек Зарандия, — медленно ответил Дробышев. — Он сказал, что в Бак-Марани, в доме Минасяна, находится связной из города. Идет в лес, на встречу с Эмухвари.

— Ты не спросил, откуда он это знает?

— Конечно, спросил. Он ответил, что по заданию Зарандия бывает у Минасяна. Зарандия тут же подтвердил это. Придя к Минасяну в этот день, он застал у него незнакомого человека. Ему показалось, что Минасян и незнакомец растерялись. Когда он уходил, хозяин дома проводил его. Во дворе он спросил у Минасяна, кто этот человек. Тот смутился и промолчал. Когда они дошли до тропы, хозяин оглянулся на дом и шепнул, что это связной из города, идет в лес, к Эмухвари. Просил никому не говорить об этом. У тропы они попрощались, Минасян вернулся в дом, а он побежал в селение, чтобы сообщить в Сухум.

На почте ему сказали, что Зарандия здесь, у Квициния. Ну он и пришел к нам. Он посоветовал нам во что бы то ни стало захватить этого связного.

— Зарандия не говорил тебе, кто этот его человек?

— Когда тот ушел, Зарандия сказал, что это Акопян из селения Гульрипш. — Дробышев попытался приподняться на постели и с волнением спросил: — Постойте, разве этот человек не передал вам моей записки?

Иван Александрович отрицательно качнул головой.

— Никто не приходил. Ловушка.

Дробышев кивнул головой.

— Надо искать этого Акопяна, — произнес он.

— Искать и немедленно! — ответил Чиверадзе. — Перевернем весь берег, а найдем!

— Иван Александрович, а в городе известно, что я пришел в сознание? — спросил Федор.

— А что?

— Мне кажется, неплохо будет, если мы их успокоим. — Он грустно улыбнулся. — По логике вещей, моя смерть кое-кого бы устроила. Ведь как-никак я единственный свидетель. Я видел Эмухвари. Ну хорошо, — заметив протестующий жест своего собеседника, согласился Дробышев. — Они в лесу, и им на это наплевать. Но Минасян? Теперь он уже не сможет отрицать свое участие в банде!

Федор откинулся на спину и тяжело дышал. Большие прозрачные капли пота выступили у него на лбу.

— А Акопян? — сказал он, немного отдохнув. — Кто, как не я, уличит его в предательстве? И потому пусть думают…

— Понятно! — перебил его Чиверадзе. — Теперь помолчи. Тебе вредно много говорить. Сандро! — позвал он хирурга.

Подходя к кровати, врач улыбался, но глаза его тревожно смотрели на раненого.

— Неужели не наговорились? — повернулся он к Чиверадзе. Стоя к раненому боком, хирург незаметно делал протестующие знаки.