Эндрю Йорк - Координатор

Он перешел через улицу. На лоснящейся мостовой стояла телефонная будка, похожая на часового в красной форме. Он набрал междугородный номер, улыбнувшись себе в зеркало. Раньше он никогда не пользовался этим номером. Обычно связь поддерживалась только через «Таймс», и если Уайлд сам искал контакта, это означало, что у него проблемы. Впрочем, сказал себе он, даже Мокка согласится с тем, что эту ситуацию можно считать чрезвычайной.

Ему ответил женский голос:

— Анджела.

— Анджела, дорогая, — сказал Уайлд. — Я подумал, тебе будет приятно узнать, что я нашел кое-что для Питера. Ему наверняка это понравится.

— О, счастливчик Питер. Конечно, он обрадуется, — отозвалась Анджела.

Ее голос ничуть не изменился. Уайлд подумал, знает ли она о том, каким делом занимается, или для нее это что-то вроде непонятной игры.

— Я постараюсь придержать сделку до завтрашнего утра, дорогая, — сказал он и повесил трубку.

Он вернулся к «мини-куперу» и окинул его хмурым взглядом. Его заставили взять эту машину в прошлом октябре. Уайтхолл решил, что «остин-хили» не подходит к тому персонажу, который он должен был изображать. Ему такой обмен не понравился. У автомобиля был мощный мотор, и он идеально подходил для того, чтобы таскаться по острову Уайт, но внутри салона было тесновато. Небольшая площадь опоры.

Уайлд медленно поехал назад к гавани. Он подумал о Бал-вере, Стерне и Рэйвенспуре. Его охватил гнев. В сущности, ярость была частью его работы, но он считал, что такое состояние трудно поддерживать. Гнев прошлого октября растаял за несколько праздных месяцев. А теперь его следовало возродить, причем в течение нескольких секунд, и довести до смертельного бешенства. Он видел в этом свой главный недостаток и в то же время что-то вроде мрачной шутки, которую сыграла с ним жизнь, наделенная, наверное, самым черным юмором.

Люди, которые его знали, считали его хладнокровным исполнителем. Но он не мог убивать на холодную голову. Не исключено, что все дело в его южноамериканской крови, подумал Уайлд. И улыбнулся. Расслабляясь, его лицо становилось почти красивым. Он подумал, что уже готов.

Он оставил продукты в машине и поднялся по трапу, нарочито грузно наваливаясь всей тяжестью своего тела на палубу. Он почувствовал, как лодка ходит под его ногами. Войдя в рулевую рубку, он вдохнул застарелый запах сигарного дыма, древесной смолы, лекарств, подгоревшего сала и «Принца Гурьелли». Он снял шерстяной плащ и сел на транец рядом со штурвалом. Посмотрел на сходной трап, ведущий к каютам. Тепло от горячей печки поднималось через люк, прогревая воздух. Он пошевелил пальцами, чтобы придать им больше гибкости.

Завывал ветер, и это был единственный звук на судне, не считая шороха и звяканья его оснастки. Брэйдингская гавань был пуста, в этот ветреный февральский день от нее нельзя было ожидать ничего другого. Вода была уже в нескольких ярдах, она колыхалась от ветра и подкатывала к плавучим домам. Лодке нужно не меньше двух футов под килем, прежде чем она начнет подниматься, да и то неохотно, завалившись сначала на левый борт, а потом с той же силой выпрямившись на правый. Уайлд закурил сигару и взглянул на часы. Они показывали двадцать девять минут третьего.

Ожидание было полезно. Собственно, вся его работа состояла в том, чтобы ждать, — когда убьет он или когда убьют его. Ожидание успокаивало. Пальцы не дрожали, пульс нормальный. Плечи слегка вспотели, но это тоже было нормально. Кроме того, ожидание несло в себе полезную информацию. В каюте сидел профессионал, любитель давно бы уже вылез наверх — посмотреть, почему Уайлд так долго остается в рубке. Профессионал знал, что он ездил в паб, и теперь раздумывал, что бы это значило. Будь тот человек в каюте к тому же еще и моряком, что позволило бы ему избежать ошибки с креном лодки, сейчас он бы уже выполнил свое задание и ушел на берег. Эта тонкая грань между успехом и провалом, между жизнью и смертью, воплотившаяся на этот раз всего лишь в легком шестидюймовом смещении безлюдной на вид лодки, не переставала восхищать и очаровывать Уайлда.

Первая волна плеснула о борт судна. Уайлд погасил сигару в пепельнице, стоявшей у штурвала: он выкурил ее только наполовину. Лодка заскребла днищем по дну. Когда она завалилась на левый борт, Уайлд ухватился за люк и съехал вниз по трапу, почти не касаясь ступенек.

— Выходи! — крикнул он.

Из-за шторы, закрывавшей вход на форпик, показался ствол с глушителем. «Зимородок» повернулся на правый борт. Пистолет выстрелил, но толчок судна отбросил его влево, а Уайлд уже нырнул вперед, скользнул вдоль левой койки и ударил кулаком по стволу, всем телом обрушившись на занавеску. Толстая ткань затрещала, сорвалась с колец и накрыла руку Роклина. Уайлд схватил его за галстук и рванул к себе. Роклин развернулся и одновременно выстрелил еще раз. Но Уайлд был уже над ним и позади него. Его правая рука описала широкую дугу. Ребро ладони, твердое и крепкое, как стальная труба, опустилось Роклину на основание черепа. Роклин рухнул на колени, потом упал лицом вниз. Его очки слетели и покатились по каюте, Уайлд наклонился к Роклину и пощупал у него пульс. Удовлетворенный результатом, он вытащил пистолет из его безжизненных пальцев. Это был девятимиллиметровый «люгер»! Уайлд отвинтил глушитель и засунул его в брючный карман Роклина; пистолет он убрал обратно в кобуру, висевшую у Роклина под мышкой. Он прислонил труп к переборке каюты и обыскал его, медленно и методично, не рассчитывая найти ничего особенного. На одежде Роклина стояла метка Бирмингемского универмага; в бумажнике лежали документы на имя Джозефа Брауна. Судя по бумагам, он числился коммивояжером от текстильной фирмы.