Личность Моеля являлась для него загадкой, которую ему удастся решить только после приезда в Копенгаген. И все-таки что-то продолжало его тревожить. Ему уже случалось испытывать это чувство раньше, иногда он даже спрашивал себя, не сдают ли у него нервы. Например, вчера утром на какое-то мгновение он просто испугался, но потом без труда расправился с убийцей Кайзерита, проявив свое прежнее мастерство и хватку. Ему пришло в голову, что, может быть, он просто-напросто не любит перемен. В течение последних десяти лет он привык работать по-своему, не придерживаясь жесткого графика, как он работал с Балвером, Стерном и Рэйвенспуром. Ему давали место, имя, и больше ничего. Время и способ действия он выбирал сам; его секретным оружием было неистощимое терпение при разработке плана и стремительность в его реализации. Для отхода он использовал испытанные пути и полагался на группу поддержки. Других альтернатив у него никогда не было. Но теперь власть в отделе сменилась, и Мокка считал, что именно он, а не исполнитель должен принимать решения.
Уайлд придавил сигарету каблуком. Для него не было секретом, с какой неприязнью к нему относились те, кто его нанимал. Он знал, что вся эта компания военных из Уайтхолла смотрит на него так же, как на атомную бомбу, — как на что-то полезное для безопасности страны, но само по себе совершенно отвратительное. Он отвечал им взаимностью, с презрением глядя на их высокие зарплаты, пенсии по выслуге лет и страховые полисы. Но старая гвардия, по крайней мере, не понаслышке знала о той войне, которую они старались не допустить в будущем, Мокка же был слишком молод даже для того, чтобы участвовать в Суэцком конфликте. Он представлял собой тот тип кабинетного идеалиста, который Уайлд презирал больше всего. Однако сейчас и это чувство задевало его не слишком глубоко. Он думал о нем почти равнодушно. Какое бы отвращение Мокка ни питал к убийству как к орудию шпионажа, план по ликвидации Гуннара Моеля он разработал с профессиональной точностью.
Было уже девять вечера. Уайлд прошелся по верхней палубе, вынул из кармана вельветовую кепку, подарил ей прощальный поцелуй и выбросил за борт. Он спустился по лестнице вниз и сразу потерял чувство, что находится на корабле. Ничего морского не было в стенах кают, отделанных панелями из бука, ярких лампах, хорошеньких стюардессах и бокалах с ликерами, которые, не шевелясь, стояли на полированных столах. Он всегда думал, что датские паромы, курсировавшие через пролив, соответствовали понятию «плавучего отеля» еще в большей степени, чем «Куинс». Он взобрался на стул перед стойкой бара и заказал охлажденный «Дайкири». Достав сигарету, он посмотрел на нее с брезгливостью. Вообще-то «Балканское собрание» он считал одними из лучших сигарет на свете, но «Блэк рашн» не приводили его в восторг.
Рядом с ним сел человек:
— Меня зовут Льюис. Я торгую книгами.
Уайлд пожал ему руку. Льюис был почти такого же роста, как он, но на несколько лет старше и очень худощавый. У него были впалые щеки и редкие волосы. Глаза смотрели с грустью. Скорее всего, этого человека стоило запомнить, хотя бы потому, что он заговорил первым.
— А я Ист. Купальные костюмы.
— Одежда не по сезону. Как и ваш напиток, хотя выглядит он заманчиво.
— Еще две порции, — сказал Уайлд бармену. — А заодно попробуйте одну из этих сигарет.
Он всегда с трудом контролировал свое чувство юмора.
Льюис один раз затянулся, потом вынул сигарету изо рта и взглянул на нее.
— Не помню, когда я курил такие в последний раз. Очевидно, купальники — неплохой бизнес. У вас большой ассортимент?
— Я закупаю товар.
— В Копенгагене? Звучит как сказка. Но ведь вы не продадите модели Моеля в Великобритании. На юге Франции — может быть. Но в Борнмуте? Похоже, вы лет на десять опередили время.
— Всего на десять? — спросил Уайлд. — В ваших глазах будущее выглядит куда светлее.
Льюис улыбнулся:
— На самом деле я пессимист. Шлюзы уже открыты. Что вы думаете о «Морали обезьяны»?
Уайлд сморщился, словно откусил лимон.
— Боюсь, я никогда о такой не слышал.
— Это название книги, — мрачно сказал Льюис. — Значит, вы о ней ничего не знаете? А фирма считает, что это просто золотая жила. В прошлом году суд запретил ее за непристойное содержание. Это автобиографическая книга.
— Тогда это должно стать бестселлером, — сказал Уайлд. — Напечатано без купюр?
Льюис допил свой бокал:
— Вы схватываете на лету, Ист. Девушка, которая ее написала, утверждает, что в своей жизни она следует морали обезьяны. Как я уже сказал, книгу запретили в Англии. Но мы надеемся продать миллион экземпляров на континенте.
Читать дальше