Роберт Стреттон - Час нетопыря

— Я собираюсь сейчас говорить с Гаррисоном, — говорит Генеральный секретарь.

— Мне кажется, — упорствует министр обороны, — такой разговор запоздал. Мы проявим нерешительность, а американцы всегда это считают признаком слабости. Немцы же только этого и ждут.

— Разрешите, товарищ Генеральный секретарь, — вмешивается один из секретарей ЦК, — высказать иную точку зрения. Действительно, американцы ведут себя странно, но, кроме одного случая с обстрелом крейсера, мы не зафиксировали пока никаких агрессивных действий против нас или наших союзников.

— А объявление «красной тревоги»? — спрашивает министр. — А состояние боевой готовности американских войск в Европе?

Открываются двери, входит молодой черноволосый адъютант и докладывает, что поступило срочное сообщение председателю Комитета государственной безопасности.

Председатель Комитета государственной безопасности надевает очки, читает и говорит, не скрывая своего удивления:

— В Западной Германии серьезные политические круги убеждены, что началась американо-советская война. Отмечена оживленная деятельность вице-канцлера Фёдлера, которого, как известно, трудно считать сторонником мира. Он встречается с военными и ведет какие-то переговоры с Ведомством по охране конституции.

На мгновение воцаряется тишина.

— Что ж, — председательствующий барабанит пальцами по столу, — тогда надо объявить тревогу и предпринять все необходимые меры военного характера на всей территории страны и за ее границами. Привести в действие «космическую систему С». Привести в состояние готовности гражданскую оборону. На время закрыть воздушную границу. Вооруженным силам сохранять бдительность и вместе с тем проявлять выдержку. Командира крейсера представить к награде за то, что сохранил хладнокровие и не действовал без приказа. Мы не позволим себя спровоцировать. А сейчас я поговорю с Гаррисоном.

Примерно в 13 часов 50 минут вице-канцлер Ханс-Викинг Фёдлер велел подать себе в кабинет скромный завтрак (шницель из телятины, овощной салат, хрустящие хлебцы и две бутылки пива «Кёльш», которое он пил только во время работы).

У него были все основания испытывать чувство удовлетворения. В отличие от многих впавших в истерику коллег он, разумеется, не верил ни в какую американо-советскую войну, хотя причины того чудовищного взрыва, который произошел над Америкой, ему были неясны. И все-таки он не верил в войну. Он слишком много знал о ходе последней встречи в верхах. Он отвергал вероятность полного блокирования каналов связи между двумя руководителями. А главное, он достаточно хорошо разбирался в истинных намерениях ядра американской властвующей элиты, чтобы не считаться с возможностью заговора. Начать войну никто не рвался, в том числе и самые горластые из «ястребов», зато охотников обострить ситуацию было предостаточно.

С точки зрения Фёдлера, это была самая благоприятная из возможных ситуаций, так как нет ничего лучше для германских интересов, чем состояние напряженности между бывшими союзниками времен второй мировой войны. Уже два часа вице-канцлер не питал никаких сомнений, что из кризиса, который разразился в какой-то мере случайно, Федеративная Республика должна выйти единственным победителем. Что означала бы такая победа, об этом Фёдлер пока не думал. Сперва надо было набрать максимальное число козырей, а потом придет время разыгрывать партию.

Именно в этом духе вице-канцлер вел в первой половине дня важные переговоры с людьми, знающими, чего они хотят. Беседа с полковником Шляфлером позволила привлечь тайную организацию по крайней мере к сотрудничеству, а это было уже очень много. Разговор с первым заместителем Фёдлера графом Константином фон Долгохани был, в сущности, не столько разговором, сколько служебным инструктажем. Элегантный граф получил несколько инструкций и список послов иностранных держав в Бонне, которых должен был немедленно пригласить к себе. Заодно обнаружилось, что фон Долгохани не имел представления о событиях этого июньского утра, и это позволило Фёдлеру с удовлетворением констатировать, что он не ошибается в оценке людей.

Самым трудным оказался получасовой разговор с руководителем Ведомства по охране конституции доктором Пфейфером. Прежде всего, его взгляды на террористическую деятельность были гораздо более крайними, нежели взгляды полковника Шляфлера. Ведомство Пфейфера действительно боролось против террористов, с тупой яростью и с полным отсутствием чего-либо такого, что Фёдлер любил определять как политическую дальнозоркость. К тому же Пфейфер с неприязнью и некоторым пренебрежением относился к военным вообще, а особенно к тайной организации, о которой он знал почти все. Но при этом Пфейфер не скрывал своего недоверия к правительству канцлера Лютнера, терпеть не мог всякого рода красных, розовых и лиловых. У него не было также сомнений, что объединение Германии рано или поздно осуществится, а позорная для немцев глава, которую начал Вилли Брандт, должна быть закрыта и вычеркнута из германской истории. Фёдлер никогда не выразился бы так патетически, но это было неважно. Пфейфер был старше Фёдлера на одиннадцать лет и, по-видимому, уже не мог избавиться от определенного рода терминологии.