Роберт Стреттон - Час нетопыря

Бернар делает такой лихой поворот, на который редко решается даже профессиональный гонщик.

— Ты не боишься, Вероника?

— Боюсь. Ты не только глупый, но и безрассудный. Ты и вправду думаешь, что «порш-глория» делает мужчину мужчиной. Каждый сумеет подбросить девушку на повороте. Это нетрудно.

— Вероника, ты несносна.

— Это правда. Меня трудно переносить. Все мои любовники твердили это с утра до ночи. Только ночью у них мнение менялось.

— Сколько их было?

— Много. Я не считала. Больше сотни.

— Ты считаешь меня идиотом.

— Конечно. Ты другого и не стоишь. Скорей уж можно отдаться твоему автомобилю, в нем, верно, больше человеческого, чем в тебе, несчастный плейбой. Тебе приходится красить шевелюру в цвет номер сто три?

— Благодарю за тонкий комплимент. Должен огорчить тебя, прекрасная Вероника, но отсюда до ближайшего леса три километра. Это еще две минуты езды.

— Как-нибудь вытерплю. Разве что прибавишь скорость. А пока ты жмешь всего на сто семьдесят километров, что унизительно для моей женской гордости. Меньше двухсот меня никак не устраивает.

— Прости, Вероника. Это маломощная машина.

— Не ври, Бернар. У нее мотор емкостью пять литров. У моих знакомых девчонок происходит оргазм при одной мысли о пяти литрах. Почему бы тебе не стать мужчиной и не прибавить газу? Здесь такие красивые, смертоубийственные виражи. Несколько мальчиков расстались тут со своей дурацкой жизнью. Не трусь, Бернар.

— Знаешь дорогу?

— Глупый вопрос. Каждые два дня езжу по ней вместе с любовниками. Но они водят лучше тебя. Двести двадцать со счетчика не сходит.

— Вероника, где ты была раньше? Такой девушки, как ты, я еще не встречал.

— О, это уже лучше. Гораздо лучше. Ты должен еще сказать что-нибудь про мои глаза. И обязательно про пальцы, которые до сих пор сравнивали с клавишами пианино. Ты придумал что-нибудь получше?

— Конечно. Ты зловредная сука, которая играет в бездарной пьесе, сочиненной каким-то графоманом.

— Бернар, еще минута — и я влюблюсь в тебя по уши. Ты говоришь уже как человек. Можешь ради меня сжечь эту машину? У меня в сумочке спички.

— Нет, моя милая. Я купил ее всего три дня назад. Не имею такого намерения. Это чудо, а не машина.

— Заявляю тебе, что мужчина с такой машиной — это дерьмо, ноль, ничтожество и…

— И хлыщ, который предпочитает дурное общество.

— Действительно. Ну и что?

— А ничего. Подъезжаем к лесу.

Бернар делает такой резкий поворот, что Лючия валится на него. Проезжают табличку с надписью: «ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ. ВХОД СТРОГО ВОСПРЕЩЕН!» Несутся по ухабистой лесной дорожке, сворачивают в ближайшую просеку, машина гудит на поворотах, ее то и дело заносит в стороны. Наконец Бернар выключает зажигание.

— За работу, красивая барышня, — говорит он, сбрасывая замшевую куртку. — Не стоит времени терять.

— И я так думаю, мой господин, — отвечает Лючия и снимает джинсовую блузу, под которой нет лифчика. — Время — враг любви.

— Ты хотела, верно, сказать, что оно ее лучший друг. Раз мы говорим, что не стоит времени терять…

Бернар тянется к пышной и упругой груди Лючии.

— Это чудовищно! — кричит Лючия. — Хам! Животное! Паршивый ловелас! Тебя, Бернар, никогда не учили, что джентльмен не форсирует ход событий? Дай мне кофе, я хочу пить, а потом отойди на две-три минуты, чтоб я могла настроиться для праздника любви.

Бернар подает Лючии термос с кофе, сбрасывает брюки и лениво направляется в лес.

Лючия достает из сумочки небольшую дозу Пишоновой смеси, старательно ее растирает и всыпает в термос. Затем проверяет, на месте ли ключ от машины, разглаживает постеленное Бернаром одеяло, расчесывает волосы и снимает брюки.

Возвращается Бернар.

— Вижу, ты уже подготовилась к встрече своего господина, — спокойно констатирует он. — Ты послушная девочка, Вероника. Я ожидаю чего-то необычайного. Чувствую, что окажусь на седьмом небе.

— Ты прав, Бернар. Но, пожалуйста, сперва выпей кофе. Счастье требует терпения.

Бернар медленно пьет кофе, глядя на стройные бедра Лючии в цветастых спортивных плавках.

— С тобой можно с ума сойти, — говорит он. — Ты слишком умна, милая барышня. Язык у тебя как осиное жало. Господь бог дал тебе ангельское тело и дьявольскую душу…

И тут Бернар, зашатавшись, падает на колени.

— Странно, — шепчет он. — Что со мной такое? В сон клонит… силы нету… Что это, Вероника? Ах, как хорошо…

Растянувшись на одеяле, он засыпает глубоким, блаженным сном.