Николай Левченко - Из Испании с любовью

– Надо, чтоб слова не капали елеем, а застревали в голове и созревали. Велосипед не я тут изобрел!

Его любимыми словами были – «информация», которая потребна всему сущему, хотя как таковая дается и является основой жизненного цикла женщин, и «разум», который был от сотворения адамовым ядром всего мужского.

– Известно, яйца курицу не учат. Где им по силам, нам не в оборот.

Статиков сидел напротив и перелистывал печатные листы еще не изданной Максимовой работы, которую тот дал ему, чтобы «ввести в курс дела».

– И что, тебя не задевает, что жизнь у нас во всем как эта курица?

Когда Максима что-то ставило в тупик, то есть он не мог предвидеть или же понять вопроса, то сразу же стыдливо опускал глаза, как признавая за собой недопустимый ляпсус. Но так бывало редко, чаще он в ответ – протяжно улыбался или глухо хохотал, что делало любое продолжение бессмысленным.

– А что меня должно тут задевать? Я понимаю, к жизни может быть еще экологический подход, когда движение подчинено созданию гармонии. Ясно, что гармония нужна, но выше – разумение. По духу информация пассивна. Да ведь бывает так, что надо сделать что-нибудь по-своему. Так что пусть уж сами выбирают. От более простого к сложному, от сложного к простому, все держится на этом. Кому что надо, тот возьмет. На лекции, ты прав, – уж времена такие, – нынче ходят женщины одни. Известно, что их наиболее волнует. У подавляющего большинства людей пока все зиждется на том, что секс необходим, чтобы, пока он есть, не горевать о смерти. Вот и плетешь им всякий вздор про жизнь потом и про астральные проекции. Не все поймут, что если что-то уже сделано, так без остатка-то и праведная жертва не искупит. Ведь ты об этом говоришь? – вскинул он глаза на Статикова. – Знал я одного, нехоженой тропой пошел: супруга – прокурор, заела парня до печенок, вот он и сбежал. Чуть не пропал, когда однажды в транс вошел. Какие тут проекции ? Такого никому не посоветуешь. Ну и чтобы хоть уж зависти поменьше было.

Его последние слова надо было понимать во всем контексте сказанного, в такой, рассчитанной на понимание манере он имел обыкновение общаться. Произнеся свою вступительную речь, он пересел из позы полу-лотоса в более мобильную позицию, спустил с кровати на пол гибкие и мускулистые ноги в синих тренировочных штанах, с надетой сверху ради первой встречи глаженой рубашкой, белой и навыпуск, и стал поглаживать свою окладистую бороду.

– Есть у меня знакомая одна, научную статейку пишет. Ты говоришь, знаком с латынью и библиотека у тебя большая? Если на мели, на этом можно заработать.

Статиков не говорил, что он знаком с латынью или на «мели». Надо было привыкать к тому, что он тут находился как на полиграфе. Но дополнительные деньги вдвоем с Машей им не помешали бы.

Опять скрестивши руки на груди, Максим уперся в него взглядом.

– Так что с того? Ты не смотри, что я тебя опережаю. Так разговор короче. Ты ведь меня тоже щупаешь – и еще как. Да только я заслоны ставлю.

Статиков смутился.

– Я думал, что умею это.

– Вижу, что умеешь. А отрабатывал на ком? С больничными сестричками общался? Остерегайся полоненным быть. Есть те, которым это не с руки.

Надо было понимать, что «не с руки» – жениться. Хотя Максим коснулся этого житейского предмета вскользь, отнюдь не претендуя на какое-либо наставление, и все же Статикову не хотелось, чтобы разговор в таком ключе зашел о Маше.

– Чего уж, вовсе не жениться? Не знаю, как тебе, а мне охота оставить что-нибудь потомству.

– Вопрос еще – в кого оно пойдет? – посмеиваясь, произнес Максим. – Но исключения бывают, это ясно. Есть у нас тут внутренняя группа. Встречаемся мы раз от разу кроме этих лекций. Так, чтобы мысли не протухли, делимся своими наблюдениями. Ты можешь тоже приходить. Чего уместится, возьмешь. Дурному точно не научим.

Статиков почувствовал, что время уходить. Все было сказано или угадано в его душе без слов, хотя он этим натискам сопротивлялся. Кивком вознаградив его догадливость, Максим поднялся тоже. Пытаться прояснить «свои позиции», порассуждать о жизни вообще, как заведено это у большинства людей, с этим человеком было бесполезно. Беседы светские – ставили его в тупик, он говорил, что не бельмеса в том не смыслит, и, если заходила речь о чем-нибудь таком, то со скучающей гримасой принимался расточать по сторонам ленивые зевки.

Когда он обувался в крохотной неповоротливой прихожей, в которую на две секунды заглянула, чтобы одарить своей улыбкой, одетая как дух тибетских гор, кукольного вида и пропорций, Вика, в мозгу мелькнуло опасение, что этот новый круг знакомых может разделить их с Машей. Видно, уловив в его душе эту препону, Максим, поглаживая бороду, стоял у двери и переваривал внутри их разговор, когда его любовница как привидение уже исчезла.