Иван Рядченко: Приглашение в ад

— Чем могу служить? — петушино выпрямился Черчилль, завидев Яна на пороге спальни.

— У меня для вас необычное сообщение, сэр, — удивляясь собственному спокойствию, сказал Ян.

Уинстон кивнул сержанту. Тот закрыл дверь. Черчилль и Ян остались в спальне вдвоем. Впрочем, втроем:

на Яна настороженно смотрел мохнатый белый пудель.

Перед Яном стоял властелин миллионов людских судеб. Даже в домашнем халате он выглядел

респектабельно. Вообразить его сатаной было нелегко.

— Итак… — сказал Уинстон, всматриваясь в посетителя.

— Я пришел вас убить, сэр.

Ян произнес это твердо и убедительно. Он находился в двух шагах от закрытой двери спальни. До

Черчилля было рукой подать. Ян не делал никаких попыток достать оружие, приблизиться к Уинстону. Ян

ожидал вспышки, попытки действовать или пойти на хитрость. Уинстон более внимательно вгляделся в Яна.

Пудель ворчал. Но ворчал из-под кровати.

— Я вас откуда-то знаю.

— Естественно, — усмехнулся Ян. — Я принимал участие в поминках по Ковентри я в спасении вашей

жизни в Лиссабоне.

— А-а… — сказал Черчилль. — Теперь вспомнил. Тихо, Руфус! — крикнул пуделю.

Повернулся к Яну спиной, пошел к столику, на котором стояла бутылка коньяка, фрукты, бокалы. Налит

себе.

— Вам? — повернулся.

— Спасибо, сэр

Уинстон сам принес Яну бокал. Тот принял. Оба стояли

— Что же вас привело? — насмешливо спросил Черчилль

В Яне бесшумно полыхнул гнев. Трудно сказать, почему именно в тот миг он не выхватил пистолет Он

мог разрядить всю обойму до конца. И все же что-то Яна остановило

Перед ним стоял человек, сломленный тяжестью лет или тяжестью грехов и ошибок

— Скажите, сэр: вы удовлетворены тем, что вы предлагаете человечеству?

Уинстон с некоторым изумлением поглядел на Яна.

— Что вы имеете в виду?

— Фултон, Цюрих и другие речи.

Уинстон погрел в ладонях бокал, отпил глоток.

— У вас имеется альтернатива?

— Конечно! Иначе я бы не пришел

И тут Уинстон взорвался. Его понесло:

— Вы… вы щенок! Вас еще кормили из блюдечка молоком, когда я уже ворочал мировой политикой! Что

вы в ней понимаете?! И вы пришли поучать меня… Ни один человек до вас… просто не позволял себе такого!

Руфус высунул мохнатую морду из-под кровати и недовольно заворчал.

— Вот! — торжествующе воскликнул Уинстон. — Даже собака понимает…

“Что же это? — пытался уяснить Ян. — Снова театр? Или он действительно не в состоянии реально

понять, куда толкает человечество?”

— Я не знаю, что понимает ваш пудель, сэр, — с какой-то холодной, убийственной насмешливостью

сказал Ян. — Я даже не знаю, что понимают наши министры… Но я хотел спросить вас, человека, которому

многое богом дано. Почему вы всю жизнь стараетесь играть в войну? И ни разу не постарались поиграть в мир?

Вы — человек удивительной энергии, большого ума и огромных возможностей. Зачем вы меня приглашаете в

ад?!

Уинстона буквально затрясло.

— Вы… вы… вы — сумасшедший! Вы ничего не соображаете… Мир не готов к этому вашему… миру.

Не готов, понимаете?!

— Что вы кричите, сэр! — вдруг улыбнулся Ян. — А вы — пробовали?. Для того чтобы продлить жизнь,

ее надо хотя бы не укорачивать…

Черчилль внезапно обмяк. Его поразила какая-то мысль. Из разгневанного льва он вдруг превратился в

старого, больного, уставшего человека.

Пудель Руфус уже не ворчал. Он с испугом смотрел из-под кровати на повелителя.

“Какой я идиот, — подумал Ян. — Ну, вот я сейчас его застрелю. Что изменится? Разве

правительственный кабинет Англии начнет от этого проводить иную политику? Нет, менять что-то нужно не

здесь. Не таким способом. Если я выстрелю — это от бессилия… Не желаю унижаться до уровня

беспомощных”.

— Спасибо за коньяк, сэр, — сказал Ян. — Я просто хотел сказать, что презираю вас. Прощайте.

Он круто повернулся и вышел из спальни. Сержант Томпсон проводил его неодобрительным взглядом…

Через несколько дней Ян покинул Англию и вернулся в Варшаву. Нашел знакомых. Сказал, что хочет

9 участвовать в возрождении Польши. Руины больше не угнетали его, а вызывали желание бороться с ними.

Город шаг за шагом, здание за зданием поднимался из праха. И вместе с городом возрождалось что-то в

разрушенной душе Яна.

Он стал известным журналистом. Личная