Ольга Виноградова - Якобинец [litres самиздат]

Агрессивны и нетерпимы к замечаниям республиканцев именно те, кому есть чего бояться и они знают это, и ограниченность других,… что толку пытаться отвечать на эти глупые обвинения, если вас не слышат и не хотят слышать принципиально?

Не только дворяне, вернувшиеся из эмиграции, но и банкиры, финансисты буржуа намеренно запугивали республиканцами малообразованных аполитичных обывателей, крича: «Они воплощение зла и жестокости!»

А кто же здесь воплощение добра и милосердия? Роялисты?

Они снова провозгласят Республику и назначат выборы в новый Конвент! (Так что в этом дурного?)

Вместе с ними вернется гражданская война и Террор!» Забывая с умыслом, что революционный террор 93 года не причина гражданской войны, а ее следствие, развязанной именно контрреволюционными дворянами и буржуа, теми, кто вернулись к власти на костях якобинцев…

Почва под корсиканцем заметно зашаталась только тогда, когда бесконечные военные расходы начали разорять поддерживающую его власть основную базу – всё тех же крупных собственников, человеческие и экономические ресурсы были истощены до предела, в армию стали призывать 15-16 летних подростков, призывники уклонялись, даже прятались в лесах, женщины стали делать аборты лишь для того, чтобы из их детей не сделали «пушечное мясо» для очередных «звездных» планов «дикого горца», в стране начался кризис производства…

Официальные вопли «ура!» и «Да здравствует император!» не выражали сути, попробовал бы кто закричать иное… Либо застенки «сюртэ», либо закрытая психиатрическая клиника…

Племянник Дюплэ, Симон, бывший секретарем Робеспьера, много лет позднее побывал и агентом полиции Бонапарта, послужил и в королевском министерстве внутренних дел после Реставрации…Такова низменная часть человеческой природы… Что толку скрывать, таких было немало… Впрочем, с другой стороны, выжившим тоже нужно было чем-то жить и где-то работать.

Благороднее и честнее прочих оказались те, кто не кричал «Да здравствует!» корсиканцу, кто, спустя 15 лет, мрачно молчал, надвинув шляпу на глаза, провожая взглядом развевающееся в руках всадников белое знамя с ненавистными лилиями Бурбонов!

Их ожидала волна нового, теперь уже монархического террора, очередная волна за истекшие с Термидора 20 лет.

В это время дворяне, вчерашние эмигранты не теряли времени, возвращали себе имения и замки, заняв прежние места при дворе и приняв привычную позу просителя, снова выклянчивали из казны подачки с немалым количеством нулей, возвращали свои привилегии, реставрации подлежало всё, из-за чего произошла революция 89 года…

Но не согласия и примирения желали эмигранты, а мести, крови ненавистных республиканцев и бонапартистов требовали вернувшиеся господа..

«Белый террор» захлестнул Францию. Заработали чрезвычайные суды, начались массовые аресты, казни и ссылки…убийства республиканцев и бонапартистов кровавым пятном расползались по стране.

Крови было так много, что даже Людовик XYIII увидел в этом угрозу взрыва общественного возмущения и новой революции. Он согласился принять Хартию, это убогое подобие конституции и Франция всё же стала конституционной монархией, но главенствующие позиции всё же оставались за дворянством. В особой чести теперь бывшие эмигранты, а также аристократы, избежавшие казни в период власти Конвента.

Тёмные годы для тех, кто пережил чудовищные репрессии Термидора, при Директории и Империи…

В январе 1816 года был утвержден новый репрессивный закон против уцелевших якобинцев, очередной за прошедшие 25 лет…

Норбер Мари Куаньяр, арестован среди прочих…

К этому времени старый де Бресси почти примирился с тем, что Куаньяр стал членом его семьи, но гораздо труднее оказалось для него согласиться с тем, что с этим «неравным» браком Луиза и двое их сыновей Максимильен Мари Исидор и Жак Анж Анри, которых он считал своими внуками, лишились дворянства.

К удивлению Норбера, де Бресси проявлял активное участие в его судьбе. Став пэром Франции, он приобрел нешуточное влияние, в том числе и при дворе Людовика XYIII.. Неизменно верный Бурбонам, «жертва революционного террора», не запятнавший себя службой Бонапарту, он имел значительный авторитет..

Жизнь Куаньяра некоторое время висела на волоске, на него градом сыпались обвинения, нередко ошибочные, преувеличенные и противоречивые.

Спасенные им когда-то люди в основном сами были республиканцами, их показания никого не интересовали, трудность в том, что многие спасенные им от эшафота даже не знали его имени, как и Робер Вольф, он не рисовался в качестве «благородного покровителя».