Михаил Байков - Достигая крещендо

« Не вякай тут. Со мной базар короткий <3 »

« Слышь бл*** » – выходил из себя Кленов.

« Курица »

« Я хоть курица, а не *** знает что » – держалась собеседница.

« Ты еще не знаешь кто я » – ворчал Артемий.

« Мымра ».

« Недодел общества » – вякнул аноним.

« Ты меня не видел что бы п***ть »

« Боюсь даже посмотреть » – сделал удачный выпад Артемий.

После этого наша собеседница покинула чат. Честно, я очень смеялся над каждым мгновением набора ответа Артемием! Осуждай школьников, читатель, но из такого юмора в таких обстоятельствах тоже состоят те одиннадцать лучших лет жизни, и помнить их стоит наравне с историями о песнях и чае под Новый год с классным руководителем. Душевности нам в жизни всегда хватает, а посмеяться над чем–то глупым порою мы считаем недостойным себя. Зря… Несчастны такие люди.

В этот момент мне пришло уведомление от сайта новостей, которое Кленов сразу же продекламировал, перебив громким голосом лекцию Ангелины Николаевны:

– Дети! «Министерство образования назначило начало каникул на следующий понедельник». Russia tomorrow.

– «По словам министра, каникулы продляться на неделю больше запланированного», – добавил я живо.

Так начался период настоящего заточения , разрушающего не только привычный уклад жизни, но и связи между людьми, которыми ты дорожил в нормальное время…

Думаю, мое стихотворение чудесно отражало всю сущность дистанционного обучения. Говорить о нем много вообще не стоит – имеющиеся проблемы делали его просто неэффективным. Нам сулили занятия по расписанию, уроки в формате конференций в онлайн–формате, а на деле мы получили обязательные домашние работы, длящиеся с 9 утра до 9 вечера. Задавать начали тоже нещадно больше, особенно по тем предметам, делать которые я не хотел, да собственно и не делал никогда раньше – информатика, физика, даже литература и МХК (вещь грозная). И все это торжество училок, ценящих в первую очередь сам факт наличия сделанной работы, а не ее качество, омрачалось одним «но» – практически все работы в условиях дистанционного обучения списывались или, и того проще, пересылались друг от друга в почти одинаковом виде. Лично я для литературы пользовался Риммой, эксплуатировать которую считал своим моральным правом обиженного и зафрендзоненного человека (хотя в литературе я понимал гораздо больше нее, справедливости ради). Артемий же пользовался ситуацией, чтобы исправлять свои оценки.

– Представляешь, Леонидовна написала мне, чтобы я сочинения прислал все! – жаловался он по телефону.

– И что?

– Так что–что. Сейчас "ctrl+c" "ctrl+v" и все. Пятерки в журнале!

На этом можно закончить описание дистанционного обучения. Ничего по–настоящему ценного оно нам не дало. Божесов, кстати, понимал это, и после завершения всех этих образовательных изысков нашел способ уволить министра образования и устроить федеральную (и чрезвычайно репрессивную) прокурорскую проверку всем причастным.

Больше же всего страдал я от отсутствия нормального общения и нормальных эмоций. От общества, которое было основным потребителем моей экспрессивности, я зависел очень серьезно. При этом сидеть дома мне было не так уж и тягостно – гулять было лень – но все равно нехватка общения убивала желание творить и двигаться вперед, вела к деградации. Было тяжко, но странные опасения личного характера развлекали мою эмоциональность.

Буквально за несколько дней до преждевременных каникул Миланская устроила еще одно театральное мероприятие. Оно прошло в очаровательной форме. По удачному стечению обстоятельств, нам с Ингой удалось заполучить отдельные места в партере, пока другие одноклассники сидели на третьем ярусе… Ничего особенного, к сожалению, из этого не вышло – мы просто приятно провели время под двусмысленные взгляды одноклассников с верхних этажей. Но дело в том, что именно в тот вечер в кармане у меня аккуратно лежало длинное и пространное письмо, написанное мною ночью в предчувствии неотвратимой разлуки, которая не сулила ничего хорошего нашим чувствам.

Спецификой, странной спецификой, наших отношений было то, что мы ни разу не говорили откровенно. Все получалось как бы само собой и обсуждений не требовало. До карантина – ни одного искреннего разговора начистоту. Да, я видел какие–то внутренние противоречия в ней, какие–то странные поиски смыслов и постоянный труд по убеждению не столько окружающих, сколько самой себя в том, что она талантливее остальных. Я же верил в это и без доказательств – просто любовался ею, скрывая свой восторг за потоком ироничным и местами глупых речей. Но сейчас понимаю, что было множество моментов, когда следовало прекратить болтовню, задумчиво обвести взглядом ее волосы, которыми играл ветер, дувший со стороны реки, с задорным огнем в глазах посмотреть на нее и произнести, пусть с некоторой легкостью, простую фразу: я тебя люблю. Постоянно оттягивал этот момент и вот дотянул до карантина! Конечно, я писал пару раз эту фразу сообщениями – прямым текстом или в стихах, но в переписках совершенно необязательно отвечать на подобные «выкрики». Если бы я сказал это на набережной, в парке, театре, концерте или даже в школе, когда совершались мною какие–то поступки – о, тогда слова о любви были бы ценны. И более того, она бы не могла на них не отреагировать. Случаи были – в кино, театре, по дороге домой из школы, за стаканчиком кофе под холодным воздухом и серым небом Лимска, – но я ими не воспользовался…