Михаил Байков - Достигая крещендо

Прости, пожалуйста, что много говорил о себе – без этого я не могу, но стараюсь бороться, для Тебя…

Бесконечно преданный, открытый, честный, готовый к разговору, все еще немного ироничный, но от этого не менее прекрасный; любящий

Я

Честное письмо. Хотя, возможно, и глупое, и наивное. К тому же все равно у меня не хватило духу вручить его. Наверное, мы бы наконец поговорили откровенно, ничего не стесняясь и называя вещи своими именами. Но письмо до сих пор со мной.

Дойдя до написания этих строк, я четко осознаю, что все ступеньки, по которым прошла Инга, двигаясь ко мне, неслучайны. Я ее интересовал, иногда вдохновлял и мотивировал. В ней было уважение ко всем, не позволявшее даже думать о причинении боли окружающим. Она уважала меня просто так, за счастливые моменты прошлого. Она с теплотой помнила все и не могла вычеркнуть это из своего сознания, даже если бы хотела. Также и для меня она все равно оставалась первой , доверившейся настолько сильно, что рискнула на отношения со мной. К тому же она была допущена в самые заветные уголки души, я открывался перед нею, страстно желая получить то же взамен, но…

Через несколько дней с уже начавшимися санитарными ограничениями нам удалось встретиться с ней и долго гулять по городу, разговаривать, обсуждать перспективы предстоящего с интересом, и даже заниматься неким подобием социальной поддержки незащищенной категории населения… Я и не думал о письме – момент упущен. Мы просто проводили время вместе, и каждый из нас чувствовал, что заточение в самоизоляции принесет расставание.

Раньше со страхом я думал о летних каникулах и тонкостях наших отношений, которые, несомненно, будут испытаны расстоянием. А сейчас эта проблема появилась гораздо неожиданнее и обостреннее. Страшно было за то, что никакими действиями я не мог подтверждать чувства, а действия основная опора человеческих отношений.

Каждый день карантина походил на предыдущий – встать, сесть за дистанционные задания, что–то сделать, что–то выпросить у друзей, что–то обменять у знакомых, что–то подарить врагу, и вот уже вечер, а в журнале пять пятерок. Дико странно. Конечно, я не слишком активничал и не нарушал божесовский карантин – а вот Кленов гулял свободно, получая удовольствие от свободы. Инга тоже дышала воздухом намного чаще меня, но и ее активной душе переносить отсутствие нормального живого общения было не совсем комфортно, поэтому всяческими способами она развлекала себя, занимаясь самым адекватным – самообразованием и саморазвитием. Этому можно было только завидовать.

Я остро ощущал, как мне не хватает ее и как я скучаю, когда ее нет рядом. Да, мы вели переписку, да, говорили о каких–то вещах. Я даже сделал для нее домашние задание по географии, неожиданный и безумно приятный в условиях постоянной учебы подарок. Но живого эмоционального общения нельзя было заменить никаким образом. И от этого было тяжело. Переживания обладали удивительной и в целом надуманной силой, и все равно я записал в своем дневнике небольшую молитвенную беседу–обращение: «Она прекрасна, Господи, и именно она нужна мне. Не знаю, какие планы на мою жизнь есть у Тебя – их выполнять я полностью готов… Но прошу, если нельзя ей быть со мной, сделай так, чтобы она не оставила меня уничтоженным. Она очень нужна мне, прошу, сделай и меня нужной ей… Помоги установить доверие. И пожалуйста, не отбирай ее у меня, это слишком мучительно и именно этой очередной неудачи я боюсь… Господи!»

Страх был эгоистичным – по большому счету я просто боялся стать неинтересным . Это вполне могло случиться, ведь львиная доля моей природной харизмы приходилась на общение с визуальным контактом. Часть привлекательности заключалась в умении говорить провокационные вещи, одновременно способствующие возникновению дискуссии и обладающие безаппеляционностью. Вся моя заботливость (думаю, она была), все совместно проведенные часы, все эмоции, все разговоры и все подарки – словом, все то, что я делал исключительно для нее, все это было перечеркнуто карантином. Всю спорность и противоречивость своих слов при устном общении я мог с легкостью скрасить жестом, интонацией или выражением лица – в условиях же переписок я был беззащитным чванливым эгоцентриком, не совершающим действий. Во всяком случае, такой образ представлялся способным оттолкнуть ее от меня.

Телефонные разговоры представлялись лучшим способом как–то поддерживать связь. Но на самом деле становилось только хуже.