Фредерик Форсайт - Император

Иногда он сталкивался с человеком, которому был обязан своим прозвищем. Гарри Фостер отдыхал на всю катушку и никогда не расставался с банкой пива. Всякий раз острослов-австралиец приветливо улыбался ему, поднимал свободную руку в приветственном жесте и изрекал:

– Мергатройд, ты молоток.

На третий день Мергатройд выбрался из моря после своего обычного утреннего заплыва, устроился под зонтиком, опершись спиной о столбик, и оглядел себя. Солнце уже встало, и делалось очень жарко, хотя времени было всего половина десятого. Несмотря на все предупреждения жены и принимаемые им меры, цветом его тело напоминало варёного рака. Он завидовал людям, которые за короткое время умудрялись приобрести здоровый загар. Он знал, что для этого нужно загорать постоянно, а не ходить бледным от одного отпуска до другого. Может быть, получится позагорать в следующий раз в Богноре. В прошлые три отпуска там они получили щедрую порцию дождя и пасмурного неба.

Из клетчатых плавок торчали тощие ноги, сплошь покрытые волосками, как ягоды крыжовника. Над ними нависал круглый животик и дряблая грудь. Его зад сплющился от многолетнего сидения за столом, а волосы поредели, но все зубы были свои, а очки он использовал лишь для чтения – по большей части, банковских отчетов и распечаток счетов.

Над водой раздался рокот мотора, и он увидел, как набирает скорость маленький быстроходный катер. За ним из воды потянулся шнур, а затем стал виден уцепившийся за него лыжник, дочерна загорелый молодой человек из их отеля. Он скользил на одной лыже, одна нога впереди другой, и, по мере того, как разгонялся катер, за ним вырастала стена пены. Рулевой заложил вираж, и лыжник, описав широкую дугу, пронесся совсем рядом с пляжем прямо напротив того места, где сидел Мергатройд. Мускулы напряжены, бёдра развернуты вслед катеру – он был подобен статуе. Когда катер вновь прибавил ходу, над лагуной разнёсся его торжествующий смех. Мергатройд любовался этим юношей и завидовал ему.

Он видел себя со стороны – рыхлый, полный пятидесятелетний коротышка, в плохой форме, несмотря на партии в теннис летними вечерами. До воскресенья оставалось только четыре дня – он сядет в самолёт, улетит и никогда больше сюда не вернётся. Наверное, он проведёт в Пондерс Энд ещё лет десять, а потом удалится на покой, поселившись, скорее всего, в Богноре.

Он посмотрел по сторонам и увидел идущую берегом девушку. Как человек воспитанный, он не должен был пялиться на неё, но удержаться не мог. Она шла босиком, держа спину очень прямо, с грацией, присущей всем островитянкам. Её кожа была тёмно-золотистой безо всяких кремов и лосьонов. На ней было белое хлопчатобумажное парео с алым узором, завязанное узлом под левой рукой. Оно едва прикрывало бёдра, и Мергатройд подумал, что, вероятно, под ним надето ещё что-нибудь. Тут порыв ветра натянул ткань, и под ней на мгновение обрисовалась крепкая молодая грудь и тонкая талия, а затем ветер стих, предоставив ткани вновь спадать свободно.

Как успел заметить Мергатройд, то была светлокожая креолка с большими чёрными глазами, высокими скулами и блестящими тёмными волосами, волнами ниспадающими по спине. Поравнявшись с ним, она обернулась и поприветствовала кого-то широкой улыбкой. Мергатройд был захвачен врасплох. Рядом никого не было, и он закрутил головой, пытаясь обнаружить, кому же предназначалась её улыбка. Но вокруг по-прежнему не было никого. Когда он повернулся обратно к морю, девушка вновь улыбнулась, и её зубы сверкнули на солнце. Он был уверен, что его не представляли этой девушке, а значит, она улыбалась ему просто так – ему, совершенно незнакомому человеку. Мергатройд снял свои тёмные очки и тоже улыбнулся.

– Доброе утро, – произнёс он.

– Bonjour, m’sieur [3] Добрый день, месье (фр) , – откликнулась она и пошла дальше. Мергатройд смотрел ей вслед. Её тёмные волнистые волосы доходили до бёдер.

– Ну-ка, подбери слюни! – произнёс голос у него за спиной. Миссис Мергатройд стояла рядом и тоже рассматривала девушку.

– Вот ведь шлюха! – добавила она и полезла в тень.

Прошло минут десять. Мергатройд посмотрел на жену, углубившуюся в очередной исторический роман какой-то модной авторши – у неё был с собой большой запас этого добра. Уставившись в лагуну, он принялся размышлять, почему она так увлекается выдуманной романтикой, полностью отвергая её в реальной жизни. В их браке не было любви; с самого начала она заявила, что "эти вещи" ей неприятны, и лучше бы прекратить их раз и навсегда. Так они и прожили все двадцать лет – длинные периоды удушающей скуки, в которые скандалы изредка вносили некоторое разнообразие.