Генрих Боровик: Момент истины

Положив трубку телефона, Кларк посмотрел на часы, секунду раздумывал, быстро надел пальто, спустился в лифте и выбежал на улицу. Было холодно, шел дождь. На мокром асфальте разноцветными пятнами отражались машины и огни светофоров — то разом желтые, то зеленые, то красные.

Кларк поежился, вышел на мостовую и поднял вверх руку.

Двое или трое прохожих на тротуаре остановились, глядя на него. Желтый лимузин подкатил неожиданно быстро — повезло! — и Кларк, согнувшись, полез на заднее сиденье.

Шофер за частой металлической решеткой, отделяющей его от салона, повернул ручку счетчика и взял блокнот, чтобы записать маршрут.

— Пятая и угол 88-й,— сказал Кларк пригнувшись к окошечку, вырезанному в решетке, — единственному каналу общения между ним и водителем. Тот, услышав голос сразу поднял глаза к зеркалу заднего вида. — Только, будьте добры, побыстрей.

Кларк надел темные очки.

— Как движение, — пожал плечами шофер, записал адрес, и машина тронулась.

Несколько секунд водитель молчал, потом снова поймал лицо пассажира в зеркале:

— А я вас все равно узнал. По голосу еще.

Кларк кивнул.

— Насчет островов этих вы вчера рассказывали, как там сегодня?

— Не знаю еще.

— А вот когда выступаете, вы текст наизусть учите или...

— Я очень прошу, побыстрее.

Шофер, обидевшись, замолчал.

Мимо огромной фрески, изображающей человека с маятником двигалась вереница детей. Белые, черные лица вперемежку. Возле больших дверей, рядом с которыми на стене металлическими буквами было написано «Совет Безопасности», они остановились. Девушка в синей форме ооновского гида уважительно понизила голос:

— Ну, а это Совет Безопасности. Мы сейчас не можем войти в зал — идет экстренное заседание о положении на Гранатовых островах. Кто-нибудь слышал о Гранатовых островах?

Дети растерянно погладывали друг на друга, пожимали плечами. Кто-то прыснул.

— Ну, ничего,— успокоила девушка,— мы посмотрим отсюда, из двери. Только тихо, ладно?

Дети поднимались на цыпочки, вытягивали шеи чтобы лучше рассмотреть ярко освещенный зал, построенный а форме древнегреческого театра. Далеко внизу за рядами разноцветных кресел, где полагалось бы быть сцене, стояла огромная подкова светлого деревянного стола. За ним сидели члены Совета. Перед каждым — табличка с названием страны. Председатель Совета Безопасности наклонился к микрофону и сказал:

— Слово представителю Республики Гранатовых островов. Пожалуйста, займите место.

Металлически прозвучала в сотнях наушников разноязыкая речь: слова председателя были немедленно переведены на испанский, китайский, французский, русский.

Из секции для гостей поднялись три человека и пошли к подковообразному столу. Они заняли кресла в том месте, где подкова прерывается. Девушка-секретарь поставила перед ними деревянную табличку с надписью белыми буквами — «Республика Гранатовых островов». Из застекленной кабины, предназначенной для фотографов, Артур Хольц снимал делегатов. Крестик видоискателя его камеры напоминал оптический прицел снайперской винтовки. Рядом целились объективами еще несколько фотографов, операторы телевидения. Теснота в кабине была ужасная. Но ее обитатели как-то ухитрялись не мешать яруг другу.

Приглушенно звучала речь делегата Гранатовых островов. Но ее было четко слышно в переводе.

«...Наша история проста, как кокосовый орех. Пять лет назад Гранатовые острова объявили себя независимой республикой, и народ избрал свое правительство. Оно объявило о строжайшем нейтралитете, неприсоединении к блокам ...»

Десятки журналистов в креслах для прессы напряженно слушали речь: события на Гранатовых островах находились, как любят говорить обозреватели, в центре внимания всего мира. Одни делали записи в блокнотах, другие, приложив к наушникам портативные магнитофоны, записывали речь делегата прямо на пленку. Но кто-то и зевал, переговаривался без особого любопытства, посматривая на то, что происходило там, внизу, за столом Совета.

«...— Мы — бедная страна,— звучал голос представителя Гранатовых островов. Он говорил без пафоса, держал себя спокойно, даже иронично, но, как ни странно, это только подчеркивало значительность его речи — И, может быть, наша бедность была самой первой гарантией нашей независимости.