Генрих Боровик - Момент истины

И сразу на экране появилась девица, спросившая в упор: «Так какой помадой все же вы красите губы?..»

В кабинете директора ЦРУ один за другим погасли три телевизора, стоявшие вдаль стены. Директор поднялся с кресла, подошел к столу, возле которого уже собрались люди, вызванные им.

— Дайте карту,— потребовал он.

Часть стола раздвинулась, и в середине его возникла светящаяся карта островного архипелага.

— Маршрут.

На карте вспыхнула ломаная линия, обозначавшая маршрут поездки журналистов.

— Так... Когда они будут а Баланге?

— Последний день поездки,— ответил чиновник. — Утром двадцать восьмого февраля прилетают и вечером того же дня улетают

— Дернула же их нелегкая придумать эту затею, — раздраженно сказал Седьмой. — Неужели придется все отменять?

— Не знаю, кто дернул их,— спокойно ответил директор,— но нам дергаться вредно.

Он отошел от карты и, приблизившись к своему рабочему столу, сел в кресло. Откинулся на спинку, чуть прикрыв глаза, несколько секунд думал.

— Отменять операцию не будем,— сказал он наконец.— Мы просто переносим ее. Причем с выгодой для нас. Они улетят из Баланга вечером двадцать восьмого в абсолютной уверенности, надо полагать, что никакого нашего вмешательства в дела Республики Гранатовых островов нет. И вот тут, буквально через несколько минут после того, как уйдет их самолет, мы высаживаем наших людей. За сутки, пока журналисты доберутся в Нью-Йорк, умоются, побреются и прибегут на заседание Совета Безопасности, чтобы устроить свою пресс-конференцию, переворот на острове должен быть начат и закончен. Именно в этот момент они будут свидетельствовать перед всем миром, что не видели там ни одного американца. Психологически это может оказаться очень точным ударом.

— Вы превратили беду в выигрыш,— восхищенно сказал Седьмой.

— Грубая лесть — самая тонкая штука a мире,— снисходительно заметил директор. — Вы далеко пойдете, Седьмой. Даже полетите, сказал бы я.

Седьмой встревоженно вскинул глаза на директора.

— Нет, нет, я в переносном смысле,— успокоил тот. — Поскольку ситуация усложнилась, вам предстоит руководить операцией «Глобус» на месте. Вылет сегодня.

— Слушаю,— ответил Седьмой.

— Сожалею, вам, видимо, не удастся постучать там в теннис,— одними губами улыбнулся директор.

Собравшиеся и столом облегченно засмеялись, задвигали стульями.

В квартире Кларка Инга укладывала мужу чемодан.

— Ты читал сегодня в «Таймсе», этот Терни написал, будто обозревателю Кларку настолько верят телезрители, что, реши он сегодня выставить свою кандидатуру в президенты страны, его выбрали бы единогласно, — сказала Инга и засмеялась. — Ты не хочешь, чтобы я стала женой президента США? Первой леди, а? Почему тебе так верят?

— Очень просто. Я сейчас самый старый на телевидении. Каждый вечер я бываю в домах у людей. А вещи их целы. Понимаешь? Я не стою им денег и ничего у них не краду. Кроме времени, может быть. А стану президентом — придется повышать налоги и врать.

— Почему ты грустен? — спросила Инга.

— Я?— Кларк сделал большие глаза.— Просто устал.

— От усталости ты грустишь иначе. Еще не стал президентом, а уже обманываешь. Что-нибудь стряслось?

— Да откуда ты взяла?

— Ты вернешься оттуда первого марта? Не позже?

— Не позже и не раньше Нам приказано строго соблюдать маршрут и сроки пребывания. За этим, понимаешь ли, следит весь мир. А почему ты спрашиваешь?

— Просто так... Чтобы знать...

— Чтобы вовремя спрятать под кровать любовника?

— Я его прячу не под кровать, а под подушку,— засмеялась Инга.

— Как ты себя чувствуешь? — вдруг спросил он.

— Я? Отлично А почему ты спрашиваешь?

— Хороший у нас получается разговор, — улыбнулся Кларк. — Каждый старается понять не что говорится, а почему говорится.

— Я рада, что Максвелл летит с тобой.

— Да, вспомним старое.

— А эта, как ее, Дуду... Гугу?..

— Габю,— засмеялся Кларк

— Ты смотри там. — Она погрозила ему пальцем.

— Понимаю... Смотри, но не на нее. Да, плохи твои дела, красотка,— сказал Кларк,—как известно, а Белый дом лучше всего идти с молодой подругой...

Кабинет шефа международных новостей крупного телеграфного агентства был отделен от редакционного зала стеклянной стеной одностороннего вида. Шеф мог видеть все, что творится в огромном шумном зале, беспорядочно, на первый взгляд, уставленном столами.

Там по лабиринту проходов двигался Эдвард Mopp, красавец Mopp, молодой, но уже весьма известный корреспондент.