Олег Себастьян - Исход (Заговор ушедших)

Зазвонил мобильник – он только взглянул на цифры номера и не стал отвечать – звонила жена, а с ней ему хотелось разговаривать меньше всего. Впрочем, все незавершенные отношения следовало для меньших хлопот, ввиду предстоявших ему дел, отрегулировать так, чтобы не возникло нежелательных сложностей, да и просто нужно избегать людей, которым известно слишком многое про него. Он никогда не рассказывал, даже его нынешней, непонятно как случившейся жене, ничего о своей жизни до Германии – не хотелось, во-первых, во-вторых, он всегда чувствовал инстинктивно угрозу от того, что раскроет постороннему свою душу.

Он давно заперся ото всех и рассматривал себя, как выполнявшую некоторые ограниченные функции машину, к которой обращались лишь, поскольку не могли найти ближе и дешевле чего-то подобного. Точно так же интуитивно он ощущал, что надобности в его используемых функциях отпадут – что и произошло – и он вынужден станет использовать силу, оставленную когда-то в резерве. Ему всегда было легче, когда он знал, что им руководят и для него всегда найдется задача, которую в состоянии мог выполнить только он, и он чувствовал свою неизношенность и скрытую, но, к сожалению, оказавшуюся ненужной, мощь… Тогда он сам поставил себе задачу, которую, как он был уверен, поставили бы ему и тогда, когда он был молод, быстр как молния, и не давал сбоев…

Рокотаев, вице-консул в Генконсульстве во Франкфурте, отсутствующим взором поглядывал время от времени вокруг, когда надо было повернуть руль налево или направо или придавить педаль. Он ехал бездумно по вечернему августовскому Франкфурту и неожиданно для себя очутился на Зайланеранлаге, за которой высилась башня Боккенхаймерварте. Ему не хотелось совершенно возвращаться домой и он понял, что не сможет долго управлять машиной – до того отсутствовала в голове малейшая собранность – он съехал на обочину Боккенхаймерландштрассе на большую парковку у старого кирпичного здания брошенной фабрики, используемого для театральных постановок, и остановился. Некоторое время он сидел, решившись, выбрался наружу, энергично захлопнул дверцу и двинулся, даже не обернувшись на оставленную машину…

Рокотаев размышляя, что предпринять, посмотрел на часы – уже было восемь вечера, гораздо светлее, чем на юге, к которому он привык за много лет – и просто перешел трамвайные пути и свернул на Лейпцигерштрассе. Он любил эту уютную, узкую улочку, заполненную разноязыким народом, большими и дешевыми супермаркетами и китайскими крохотными забегаловками на двух человек. Запахи азиатской кухни защекотали в носу, Рокотаев поколебался, но решительно двинулся дальше по улице и скоро очутился на Гиннхаймерландштрассе.

Он не очень хорошо знал эту часть города, точнее, он не исходил ее еще своими ногами, отсекая привычно время и дистанцию между поворотами улиц. И сейчас он, просто чтобы отвлечься, пошагал своим ритмичным, немного пружинистым шагом, не ставшим ни на чуточку менее упругим после оставленных позади лет. Он шел и чувствовал в себе радость от упругой походки, отмахивавшей привычно левой руки, от своей прямой спины… И постепенно, с каждой сотней отмеренных шагов, делалась меньшей забота и улетала охватившая его грусть…

Сегодня утром он представлялся новому Генеральному. Прежний молодой, перспективный, с аристократическим налетом, еле заметно, как дипломат, демонстрирующий превосходство потомственной касты, устроил в середине июня торжественный прием по случаю повышения в замминистры и, соответственно, убытия в славную столицу Москву. Как водится, присутствовали все консулы и высшие городские чины. Правда, эта баба-бургомистерша, Петра, сказалась занятой выборами и вместо себя прислала шефа протокола, педантичного занудного мужика, который почему-то именно его, Рокотаева, никогда не замечал. Рокотаев припомнил ему уже после отъезда Липатова, когда он стал по рангу исполняющим обязанности консула и со злорадством прислал шефу протокола «бургомистрихи» (иначе он про себя ее не называл) приглашение на прием в связи с провозглашением независимости Южной Осетии.

Два года назад лично его, Рокотаева, Генеральный подставил под сбор заявлений от консулов, чинов городской администрации, прочих шарлатанов, возомнивших себя вдруг политическими деятелями. Дипломаты, как и подобало профессионалам, вырахались неопределенно вежливо, политиканы, как правило, не стеснялись, так что пришлось один раз вызвать Валеру, которого он знал с Бейрута и всюду брал с собой после этого, чтобы вывести охамевшего бюргера.