Фредерик Форсайт: Дьявольская альтернатива

Потерпевший кораблекрушение был бы мертв еще до захода солнца, если бы не острые глаза итальянского моряка, которого звали Марио. Даже когда его заметили, он уже был погружен в глубокое бессознательное состояние; безжалостное солнце поджарило открытые участки его практически обнаженного тела до ожогов второй степени, а те части тела, которые были погружены в морскую воду, были мягкими и белыми (там, где на них не было разъеденных солью язв), напоминая собой мясо мертвого, гниющего гуся.

Марио Курчио служил коком-стюардом на «Гарибальди» – не самой плохой, хоть и покрытой ржавчиной, старой калоше, приписанной к порту Бриндизи, которая потихоньку шлепала себе в этот момент на восток по направлению к мысу Инче и далее на Трабзон в самом дальнем восточном углу на северном побережье Турции. Корабль должен был принять там на борт груз миндаля, выращенного в Анатолии.

Почему вдруг Марио пришло в голову именно этим утром в последней декаде апреля 1982 года опорожнить корзину с картофельными очистками через фальшборт, вместо того чтобы воспользоваться сделанным на полуюте мусоропроводом, он никогда не мог позднее объяснить, впрочем его никто и не спрашивал. Вероятнее всего, он просто захотел сделать глоток свежего черноморского воздуха и скрасить хоть немного монотонность своей работы в парящей духоте крошечного камбуза, поэтому выбрался на палубу, подошел к перилам по правому борту и вывалил через них свой кухонный хлам в невозмутимый и спокойный океан. Он совсем было уже повернулся и собирался отправиться вновь исполнять свои обязанности, но, сделав два шага, вдруг остановился, нахмурился, потом повернулся и вновь подошел к ограждению, чем-то озабоченный и переполняемый сомнениями.

Судно шло курсом ист-норд-ист, чтобы обойти мыс Инче, поэтому, когда он сощурил глаза и посмотрел позади траверза, полуденное солнце светило ему почти прямо в лицо. Но он был уверен, что увидел нечто на сине-зеленых перекатывающихся волнах между кораблем и берегом Турции в двадцати милях к югу. Теперь он не мог разглядеть, что же это было; он перешел на ют, поднялся по трапу на бортовой коридор капитанского мостика и вновь стал вглядываться вдаль. И вот он заметил это – вполне ясно, в течение примерно полсекунды, – между тихо колыхавшимися барашками волн. Он повернулся к открытому дверному проему позади себя, который вел в рубку, и закричал: «Капитан!».

Капитану понадобилось полчаса, чтобы повернуть «Гарибальди» и возвратиться на то место, которое указал Марио, и здесь он также заметил небольшое судно.

Ялик имел в длину всего двенадцать футов и был не очень широк. Легкая посудина того типа, которая вполне могла бы служить на каком-нибудь корабле четырехвесельным ялом. Немного впереди в средней части этого суденышка была единственная банка, в которой было проделано отверстие для установки в него мачты. Но либо у этой лодки вообще не было мачты, либо она была плохо закреплена и свалилась за борт. «Гарибальди» остановился и заколыхался на волнах, капитан Инграо облокотился о поручень бортового коридора и стал наблюдать, как Марио и боцман Паоло Лонги отчалили на моторной спасательной шлюпке, чтобы пришвартовать найденный ялик к кораблю. Со своей высоты он мог заглянуть прямо ему внутрь, когда его отбуксировали поближе.

Находившийся в нем человек лежал на спине в нескольких дюймах морской воды, скопившейся на дне. Он был изможден, зарос бородой и был в бессознательном состоянии, голова у него откинулась в сторону, дыхание вырывалось короткими толчками. Когда его поднимали на борт, руки матросов касались его плеч и груди, и он издал несколько стонов.

На «Гарибальди» была каюта, которая постоянно оставалась свободной и использовалась в случае необходимости как лазарет, поэтому потерпевшего кораблекрушение перенесли туда. По просьбе Марио, ему предоставили время для того, чтобы он мог ухаживать за этим человеком, которого он вскоре стал считать почти что своей собственностью, как какой-нибудь мальчуган с особой заботой относится к щенку, которого он самолично спас от смерти. Боцман Лонги сделал мужчине укол морфия, – ампулу которого он достал из корабельной аптечки, – чтобы уменьшить ему боль, после чего они вдвоем с Марио принялись заниматься солнечными ожогами пострадавшего.