Михаил Попов - Кто хочет стать президентом?

Примерно через час после взрыва Андрей Андреевич, до некоторой степени овладевший собой и способностью к передвижению, брел по коридору Ожогового центра, полуобнятый за плечо заведующим отделением, который пытался его успокоить. Все не так плохо, все меры приняты, травма довольно тяжелая, обожжено до тридцати процентов поверхности кожи, но такая травма считается совместимой, вполне совместимой с жизнью. Как только состояние больной стабилизируется, можно будет говорить о трансплантации. Сейчас Нина Андреевна без сознания, поэтому нет никакого смысла входить к ней в палату.

– Кожи? Кожи сколько угодно! – Андрей Андреевич оттянул свою небритую щеку.

– Успокойтесь, Андрей Андреевич, успокойтесь, мы сделаем все как следует. Если вы захотите быть донором – очень хорошо.

– А можно на нее посмотреть, глянуть хоть одним глазком, но прямо сейчас? Я изнываю, поймите!

– Понимаю, но это нежелательно. Там совершенно стерильная атмосфера…

– Но вы поймите отца, родного отца!!!

Доктор морщился, но было заметно, что он не устоит.

– Только одно условие.

– Любое условие.

– Вы посмотрите от двери, к Нине Андреевне приближаться не будете, говорить с ней все равно нельзя – повторяю, она без сознания.

– Я понял, понял.

– Очень вас прошу: любые неосторожные действия могут сильно повредить Нине Андреевне. Думайте прежде всего о ней, а не о себе.

– Да, да.

Доктор неохотно вставил ключ в замочную скважину и приотворил дверь. Другой рукой он держал за халат возбужденного отца. И тут произошло самое удивительное. Надо сказать, что в коридоре, кроме Андрея Андреевича и заведующего отделением, не было решительно никого. Кроме разве сестрички, что сидела за столом шагах в пяти-семи от палаты. И вот в тот момент, когда доктор приоткрыл дверь, а Андрей Андреевич потянулся взглядом к кровати дочери, у них за спиной возникла сразу пара репортеров с уже полностью настроенной техникой. Используя эффект подлой неожиданности, они сделали несколько снимков и бросились наутек еще до того, как начальник отделения успел заикнуться о какой-то там охране.

Назавтра газеты вышли с впечатляющими фотографиями.

«Нина Голодина в палате интенсивной терапии».

«Кандидат в президенты рвет на себе кожу, требуя пересадить ее своей дочери».

«Начальник московской милиции отказывается от комментариев».

«Смерть шофера и ожог девушки».

«Глава МВД отказывается от комментариев».

«Кто же выступит с официальным заявлением?!»

«Обугленность кожи – 30 процентов!»

«Реален ли вариант с отменой выборов?»

«Комментарий Владимира Жириновского».

«Толпа студентов пикетирует Центральный ожоговый центр».

«Президент Путин заявил, что это преступление отвратительно и будет раскрыто вне зависимости от того, кто станет президентом России».

«Председатель Избирательной комиссии, понимая всю сложность создавшейся ситуации, не считает возможным отложить день голосования».

И повсюду, во всех изданиях:

Голодин в горе.

Голодин в прострации.

Голодин отказывает говорить.

Голодин отмахивается от телекамер.

«Кирилл Капустин, начальник избирательного штаба Андрея Голодина, не исключает возможности того, что Андрей Андреевич может снять свою кандидатуру с выборов».

«Ни в коем случае! Это значит пойти на поводу у преступников! Выше голову, Андрей Голодин! Тебе тяжело, но с тобой вся страна! Нина выздоровеет!»

«СПС требует независимого расследования».

«Госсекретарь США говорит слова поддержки Андрею Голодину».

«Сотни звонков с предложением донорской кожи буквально со всех континентов».

«Украинская группа „Ридна мова“ выступила с новым шлягером „Трымайсь, Андрей“, то есть „Держись, Андрей“».

«Андрей Голодин собирает пресс-конференцию. Главная тема: я не уйду. „Мне нанесли удар в область сердца, но я жив. И я сделаю то, что должен сделать!“»

Наступил предпоследний день разрешенной открытой агитации за кандидатов. В возникшей штабной суматохе, среди вала звонков, гостей, телегрупп, Капустину удавалось так построить свою линию поведения, что она ни разу не пересеклась с линией Андрея Андреевича в месте, хоть сколько-нибудь подходящем для откровенного приватного разговора. Все время рядом кто-то оказывался, кто-то тянул за рукав, совал в лицо микрофон. И не то чтобы Кирилл явно избегал шефа. Он даже провел его судьбоносную пресс-конференцию, где прозвучали слова о том, что Андрей Голодин отнюдь не намерен сходить с дистанции, но умело канул в возникший сразу вслед за этим людской хаос. По телефону был недоступен, потому что постоянно занят неотложными деловыми разговорами. К тому же одно за другим возникали неотложные выездные дела.