Фредерик Форсайт - День Шакала

К концу июля удалось ранить и задержать троих — порознь, разумеется. Двое оказались обыкновенными рецидивистами, стакнувшимися с ОАС; третий — дезертиром из бывших колониальных частей, ныне, как он вскоре признал, оасовцем. Но сколь хитроумно их ни допрашивали, никаких объяснений, почему по всей стране происходят грабежи, не добились: налетчики твердили, что патрон просто-напросто указал такой-то банк или магазин. Наконец полиция пришла к выводу, что они и правда не знают, зачем все это делается; им обещана была доля из добычи, а они грабили по наводке.

Ясно было, что наводка оасовская и что Тайной армии зачем-то срочно понадобились деньги. Но лишь в начале августа и совсем иначе выяснилось зачем.

А к концу июня эта охота за наличными деньгами и драгоценностями приняла такой размах, что расследование препоручили комиссару Морису Бувье, многоопытному начальнику сыскной бригады Уголовной полиции. Стену его на удивление тесного, заваленного бумагами кабинета в Главном полицейском управлении на набережной Орфевр, 36, украсила диаграмма роста награбленной суммы: к похищенным наличными приплюсовывались приблизительные цены краденых драгоценностей. Во второй половине июля сумма превысила два миллиона новых франков, то бишь 400 000 долларов. Часть этих денег, вероятно, ушла на организационные расходы и оплату исполнителей, но и за всеми вычетами остаток, по подсчетам комиссара, был весьма внушительный.

В последних числах июня на стол начальнику СДЕКЕ генералу Гибо положили донесение его римского резидента. Сообщалось, что трое главарей ОАС — Марк Роден, Рене Монклер и Андре Кассон — поселились вместе в дорогом отеле близ виа Кондотти, в центре города: сняли — должно быть, за бешеную цену — два верхних этажа, для себя и для охраны, восьми отборных ветеранов Иностранного легиона, и на улицу не выходят. Думали было, что у них там совещание; но, очевидно, они просто приняли усиленные меры предосторожности, опасаясь участи Антуана Аргу. Неулыбчивый генерал угрюмо усмехнулся — вот уже и главные террористы отсиживаются в римской гостинице; и не придал рапорту особого значения. Хорошо поработали ребята из Аксьон сервис, а с боннским министерством иностранных дел, которое с февраля негодует на вопиющее нарушение германского суверенитета в гостинице «Эден-Вольф», как-нибудь утрясется. Зато какой отрадный результат — главари ОАС с перепугу попрятались по щелям. Правда, когда генерал заново просмотрел досье Марка Родена, у него мелькнуло сомнение: такой человек с перепугу прятаться не станет, да и чего особенно пугаться? На опытный взгляд вроде и со стороны ясно, что по соображениям политики и дипломатии никто сейчас не позволит устроить новое похищение. Лишь много позже понял генерал Гибо, почему трое оасовских главарей вдруг так озаботились своей безопасностью.

Между тем в Лондоне Шакал не терял времени даром: размеренно и последовательно он выполнял то, что наметил на конец июня и первые две недели июля. Для начала он положил себе прочесть по возможности все, что написал де Голль и что написано о нем. Он пошел в библиотеку и по новейшим книгам о де Голле составил подробную библиографию. Затем заказал по почте нужные издания — на чужую фамилию и адрес — в крупнейших книжных магазинах.

Над книгами он просиживал далеко за полночь, стараясь как можно отчетливее представить себе тогдашнего хозяина Елисейского дворца — от его детских лет до последнего времени. Многое из того, что он узнал, практического значения для него не имело; все сколько-нибудь существенное заносилось в блокнотик. В этом изучении жизни и характера французского президента особенно помог третий том его воспоминаний под названием «Острие шпаги» («Le fil de L'épée»), где Шарль де Голль подробно изъясняет свою жизненную позицию и судьбоносное назначение.

У Шакала был живой и цепкий ум. Он прекрасно усваивал и трезво оценивал прочитанное, а в памяти его откладывалось впрок великое множество всевозможных фактов.

Однако же, хотя образ величавого и надменного президента Франции достаточно вырисовывался из его мемуаров и книг близких очевидцев его жизни, ответа на свой главный вопрос, возникший еще 15 июля в номере венской гостиницы, Шакал покамест не получил. К концу первой недели июля он все еще не знал, когда, где и как его убить. Он отправился в читальный зал Британского музея, заполнил формуляр на все ту же чужую фамилию и углубился в подшивки главной ежедневной французской газеты «Фигаро».