Роман Ким: По прочтении сжечь

Он снова стал читать. Европейцы вместе с тибетцами идут к монастырю, поднимаются в гору, потом спускаются и идут, идут — все это было описано так обстоятельно, с такими подробностями, что Терано все время терял нить повествования. Приходилось перечитывать одни и те же фразы. Книга опять упала на пол.

Он подобрал ее, ударил себя по щеке кулаком и закурил сигарету. Из иллюминатора сильно дуло. Стал ходить взад-вперед по каюте, сделал сто двадцать шагов. Закрыл иллюминатор и сел на диван. Можно посидеть немного с закрытыми глазами — через некоторое время сонливость пройдет. Это временное явление — пока переваривается завтрак, а потом все пройдет, сознание перестанет туманиться, как сейчас, и дух восстановит свою власть над плотью. И снова все станет ясно, и строчки перестанут сдвигаться, а действие будет развиваться как надо… Люди медленно бредут к монастырю, конусовидная ледяная гора вдали сверкает на солнце, над нею плывут облака, и тут откуда-то появилась кореянка в шезлонге, как будто всплыла из воды, неслышно покачнулась, а кругом — крутом колышутся клубы серебристого тумана, колышутся, колышутся, и ледяная гора стала куда-то уходить…

Приоткрыв дверь, Уайт сейчас же захлопнул ее.

— Ходит этот толстяк с собакой. Кажется, пьян.

— Может сорвать все, — прошипел Донахью.

Он стоял с темно-серым чемоданом в руках. Брезентовый чехол валялся на полу.

— Немножко отодвиньте этот стул, — попросил Бузони, раскладывая миниатюрные инструменты на столике. Он был похож на хирурга перед серьезной операцией. — Придется встать так, чтобы падал свет настольной лампы.

— А мне удобнее здесь. — Крист поставил большой фотоаппарат на шкаф, другой, поменьше, — около лампы. — Я буду снимать отсюда.

Донахью обернулся и погрозил кулаком:

— Тише!

Уайт приоткрыл дверь, сделал щель шире, затем осторожно высунул голову:

— Ушел.

— Иди, — шепнул Донахью. — С богом.

Уайт вышел в коридор. Из-за поворота выглянула физиономия Пако, он махнул салфеткой. Уайт подошел к двери каюты № 39 и постучал. Ответа не последовало. Он снова постучал — на этот раз громче. Оглянув коридор, снова увидел голову филиппинца. Тот махнул салфеткой. Уайт тихо открыл дверь и вошел в каюту. Вслед за ним вошел Донахью с чемоданом. Японец сидел на диване, откинув голову на спинку. Он спал с полуоткрытым ртом, тихо посапывая. У его ног валялась книга на английском языке в яркой суперобложке.

— Снадобье не подкачало, — шепнул Уайт.

Донахью кивнул головой:

— Слава господу и американской фармакологии.

Уайт прошел в угол каюты и взял стоявший там темно-серый чемодан. На его место встал чемодан, принесенный Донахью.

— Вес почти одинаковый, — сказал Уайт. — Никаких наклеек и печатей нет.

Донахью посмотрел на пол. Там лежала черная ниточка.

— Кажется, это метка. Мы ее чуть-чуть сдвинули.

Уайт передал чемодан Донахью, присел на корточки и, присмотревшись к ниточке, потрогал ее.

— Она в виде буквы «му». Надо вот так… теперь хорошо.

Он встал и, подойдя к столику, стал искать что-то в ящиках, затем открыл верхний ящик шкафа. Донахью подошел к двери и оглянулся.

— Ну, что ты там?

— Ищу бумагу для наклеек и клей. Должны быть, где-то тут.

Японец закрыл рот и перестал посапывать. Шевельнулся. Оба замерли. Японец снова приоткрыл рот. Он продолжал спать — дышал ровно и спокойно. Уайт выдвинул нижний ящичек ночного столика и обнаружил бумагу и баночку с белым клеем. Взял несколько листиков тонкой бумаги с блестками и завернул в листочек из записной книжки маленькую порцию клея.

Донахью вышел первым, Уайт за ним. Закрывая дверь, Уайт взглянул на спящего японца и послал ему воздушный поцелуй. Они проскользнули в свою каюту. Бузони взял чемодан у Донахью и поставил на стол Крист сделал первый снимок — внешний вид чемодана.

Донахью посмотрел на часы и вытер платком руки и лоб. Уайт вытер лицо полотенцем.

Терано открыл глаза и вскочил с дивана. У ног лежала книга. Он посмотрел на часы — семнадцать минут двенадцатого. Проспал почти полтора часа. Голова была тяжелая, как после пьянки. Чемодан стоял на месте — в углу каюты. Дверь закрыта.

О том, что нечаянно заснул, не надо говорить Идэ. Тот может раздуть этот случай — напишет в общем докладе или в путевом дневнике, который ему поручено вести, и еще доложит устно своему начальству. А это может отразиться на аттестации. Из-за такой ерунды он, чего доброго, отстанет при очередном производстве от своих товарищей по выпуску из академии.