Владимир Катин - Тайна леса Рамбуйе

Клод прислушался и глубоко вдохнул влажный ночной воздух. Звонко стрекотал сверчок. Сильно пах цветущий где-то рядом табак. Ни шума, ни переполоха внутри комиссариата здесь слышно не было.

Возле главного входа под ярким неоновым фонарем стояла полицейская машина и выстроенные в шеренгу мотоциклы. Клод подошел к ним так, чтобы, оставаясь в тени, видеть, есть ли там ключи. В машине на приборном щитке ключа не было. Но у одного из мотоциклов в зажигании отчетливо виднелся вставленный ключ с длинной цепочкой и брелком. Клод снял мотоцикл с тормоза и, держа за рога руля, повел по хрусткому гравию. Выйдя из световой полосы, включил мотор и, громко пальнув в предутреннюю тишину из двустволки выхлопных труб, рванулся вперед.

Выехав на шоссе, он взял направление, обратное Парижу. В это раннее время шоссе было пустынно — встречались лишь тяжеловозы-грузовики.

Наступал рассвет. По мокрому от ночного. тумана шоссе мчался одинокий мотоциклист — без защитного шлема, в легкой куртке, с развевающимися на ветру волосами. Он несся, летел на большой скорости, выжимая за двести. И водители встречных грузовиков качали головами: «Эта сумасшедшая молодежь!»

Низко пригнувшись к прозрачному пластмассовому щиту, чтобы ветер не резал глаза, Клод мчался навстречу восходящему солнцу, уносясь от своего несостоявшегося блестящего будущего в жизнь неведомую, тревожную.

Жан-Поль Моран, дядя Клода, отставной юрист, а в давнем прошлом сыщик, или, как теперь говорят, детектив, обладал чертой, выработанной, видимо, за долгие годы специфической работы, — он никогда и ничему не удивлялся. Поэтому не удивился и неожиданному появлению племянника в своем полуразрушенном поместье.

Клод добрался к дяде только в конце дня, бросив по дороге полицейский мотоцикл, когда в баке кончился бензин. Пришлось голосовать, ехать на попутных машинах, зайцем на поезде, а последний бросок до дядиного захолустья сделал пешком.

Жан-Поль не только не удивился племяннику, но даже не полюбопытствовал, отчего он так возбужден и без вещей. Клод застал его в саду среди цветущих, как розовые облака, яблонь.

— Добрый вечер, мой дорогой Клод, добрый вечер! Скоро у нас с тобой к столу будет отличная спаржа.

Мне кажется, что уже дня через два. Вот посмотри-ка.

И Жан-Поль принялся осторожно разгребать ладонью пирамиду грядки, на которой ничего не росло. Но вот из земли показался нежно-лиловый, заостренный росток спаржи.

— Дядя, мне нужно с тобой поговорить. Я для этого приехал. Но дай мне сначала что-нибудь съесть.

— Могу сделать холостяцкий холодный ужин — окорок, сыр, вино. Здесь у меня нет ни электричества, ни газа. Я готовлю на дровах, но разжигаю плиту только по утрам.

Замок был очень старый и сильно разрушенный. Из щелей, разломов и трещин росли высокие травы и даже кустарники, и оттого строение казалось косматым. На самом верху, в зубчатой короне башни, жили летучие мыши, совы и вороны. Туда давно никто не поднимался, как, впрочем, и в другие помещения, которые Жан-Поль сперва хотел было привести в порядок, но махнул рукой и оборудовал для себя лишь две комнаты, выходившие окнами в сад, и кухню.

— Ты понимаешь, Клод, в моем одиночестве, которое может показаться странным и даже диковатым, есть особая прелесть и безмятежная свобода.

Жан-Поль отрезал тонкие ломтики ветчины от висящего на крюке сырокопченого окорока, густо посыпанного перцем крупного помола.

— Просыпаешься утром и делаешь все, что заблагорассудится, не оглядываясь ни на кого… Это ли не свобода? А? Кстати, у меня нет ни радио, ни телевизора, которые, словно рыболовные крючки, зацепляют наше внимание, крадут время. Правда, я получаю газеты. Но читаю только то, что мне интересно, — про филателию и международные дела.

Намазав сливочным маслом большой ломоть хлеба, Жан-Поль уложил на него ветчину, а поверх — острые маринованные огурчики. Получился внушительный бутерброд.

— Ты неплохо питаешься, отшельник дядя Жан-Поль. Этот бутерброд — настоящая фламандская живопись.

— Такова здешняя жизнь, Клод. Пища простая и здоровая — залог здорового рассудка. Спущусь в подвал, там у меня небольшая коллекция добрых вин.

Жан-Поль принес запорошенную серой пылью, облепленную паутиной бутылку старого бургундского. Ввинтив штопор, осторожно извлек пробку, стараясь не колыхнуть отстоявшийся годами осадок. На обратном конце длинной, как ружейный патрон, пробки изморозью поблескивали белые кристаллики. Жан-Поль понюхал пробку и остался доволен.