— В этом не было нужды. — Выпучив глаза, он хватал воздух ртом. — Ты мог бы сделать это и с моей помощью…
Лэндлесс смерил собеседника взглядом с головы до ног.
— Не-а. Боюсь, что ты не в моем вкусе, Френсис.
— Но почему, Бен? Почему ты все это сделал со мной?
— Сколько причин тебя устроило бы? — Он поднял ладонь и принялся загибать коротенькие толстые пальцы. — Потому что ты явно получал удовольствие, смешивая меня с дерьмом. Потому что премьеры приходят и уходят — вот и ты скоро уйдешь, — а королевская семья остается.
Он кивнул своей огромной головой в сторону спины короля.
— И больше всего, наверное, потому, что он пригласил меня вот такого, какой я есть, страшного серого Бенджамина из Бетнал Грин, и не смотрел на меня сверху вниз. А для тебя и твоей высокородной и знатной жены я рылом не вышел.
Он повернул свою кисть согнутыми пальцами вверх, так что она стала напоминать когтистую лапу.
— Вот поэтому я держу тебя за яйца и буду держать так крепно, как только смогу.
— Но почему, почему? — не унимался Урхарт. Лэндлесс сжал свой кулан.
— Потому что они здесь, Френсис. Потому что они здесь. — Он хихикнул. — Кстати, о птичках. У меня хорошие новости о Салли.
Урхарт смог тольно вопросительно поднять свои скорбные глаза. .
— Она ждет ребенка.
— Не от меня! — выдавил из себя Урхарт.
— Да уж, конечно, не от тебя. — Тон Лэндлесса, прежде снисходительный, стал презрительным. — Похоже, что ты не мужик ни в каном смысле.
Так он знает и об этом тоже! Урхарт отвернулся от противника, пытаясь скрыть свое унижение, но хватка Лэндлесса была мертвой.
— Она обвела тебя вокруг пальца, Фрэнки. И в политике, и в постели — везде. Тебе не следовало использовать ее. Такие мозги и такое тело — и ты отбросил это прочь.
Урхарт мотал головой, как собака, которая пытается избавиться от ошейника.
— У нее новая работа, новые клиенты, новое состояние. И новый мужик. Для нее началась другая жизнь, Фрэнки. И потом ребенок… ты знаешь, как женщины относятся к таким вещам. Ах да, ты не знаешь, так поверь мне на слово. Она редкая и очень счастливая женщина.
— Кого? Кого она… — Похоже, он не мог выговорить это слово.
— Кого она предпочла тебе? — Лэндлесс хмыкнул. — А ты идиот. Ты до сих пор не видишь?
Все тело Урхарта сжалось, плечи его опустились, а рот открылся. Он не мог, он был не в состоянии принять это.
Торжествующая улыбка озарила гуттаперчевое лицо издателя.
— Я во всем взял над тобой верх, Фрэнки. Даже с Салли.
Урхарт был добит. Он хотел только одного: отползти куда-нибудь в сторону, забиться в темный угол, в любой угол, чтобы зарыть там свое унижение как можно скорее и как можно глубже. Но он не мог уйти, во всяком случае, сейчас. Было еще одно дело, которое он сначала должен был сделать. Возможно, последний шанс выиграть немного времени. Он попытался распрямить плечи и деревянной походкой направился через комнату, к спине нороля. Его лицо было искажено напряжением. Он сделал глубокий, судорожный вдох.
— Сир, я передумал. Я беру назад свою просьбу о роспуске парламента.
Король повернулся на каблуках, словно офицер на параде.
— О, неужели, премьер-министр? Какая жалость, но, видите ли, я уже дал делу ход. Разумеется, премьер-министр вправе требовать назначения, выборов, конституция не оставляет на этот счет нинаких сомнений. Но, хоть убейте меня, не могу припомнить, где в ней сказано, что он может отозвать назад свою просьбу. Во всяком случае, именно мне она предписывает распустить парламент и подписать королевскую прокламацию, что я и собираюсь сделать. Если вы находите мои действия неправомерными, по конституционным или по личным соображениям, то я уверен, что смогу рассчитывать на ваш голос при голосовании отречения.
— Я возьму назад свои предложения по конституционной реформе, — задыхаясь, пробормотал Урхарт. — Если необходимо, я принесу публичные извинения за любое… непонимание.
— С вашей стороны очень любезно, Урхарт, что вы сами предложили это. Это избавляет меня и мистера Лэндлесса от необходимости настаивать на этом. Я хотел бы, чтобы извинения были принесены, когда вы будете вносить билль об отречении.
— Но в нем нет необходимости. Вы победили. Мы можем отвести стрелки назад…
— Вы все еще не поняли, да? Я собираюсь отречься от престола, хотите вы этого или нет. Я не гожусь для дела, которым по рождению должен заниматься. Я слишком плохо владею собой, чтобы быть королем, и я примирился с этим. Мое отречение защитит монархию и то, ради чего она существует, лучше, чем это сделал бы я, нетерпеливо дергая руль в неспокойных конституционных водах. За моим сыном уже послали, и соответствующие бумаги подготовлены. Он терпеливее меня, моложе, гибче. У него больше шансов стать великим королем, которым не удалось стать мне. — Он распрямил грудь. — Он — моя самая большая надежда.
Читать дальше