Майкл Доббс: Зайти с короля

— Я шотландец.

— Значит, вы решили уничтожить меня, и со мной государственное устройство, которое служило этой стране на протяжении поколений.

— Конституционная монархия построена на ложной предпосылке о достоинстве и хорошем воспитании. Едва ли моя вина, что у вас всех оказались аппетиты и сексуальные предпочтения козлов!

Король отпрянул, словно от пощечины, и Урхарт понял, что, возможно, хватил через край. В конце концов, зачем оскорбления?

— Не хочу больше отнимать ваше время, сир. Я пришел только затем, чтобы сообщить вам о роспуске парламента. 14 марта.

— Это вы так считаете. Но я так не думаю.

— Что за чушь? — Голос Урхарта был спокоен: он знал свои права.

— Вы ожидаете, что я издам королевскую прокламацию сегодня же, немедленно.

— Я имею полное право на это рассчитывать.

— Возможно. Но, возможно, и нет. Интересная ситуаций, вам не кажется? Потому что и у меня, согласно тем же законодательным прецедентам, есть право быть выслушанным, право советовать и предостерегать.

— Я и советуюсь с вами. Давайте мне столько советов, сколько хотите, предостерегайте меня, можете даже угрожать мне. Но это не избавляет вас от необходимости распустить парламент по моему требованию. Это право премьер-министра.

— Будьте благоразумны, премьер-министр. Я впервые делаю это, я новичок. Мне самому нужно посоветоваться, поговорить с некоторыми людьми, убедиться в том, что я совершаю законные действия. Я уверен, в моем положении было бы уместно отложить выполнение вашей просьбы, скажем, до следующей недели. Вполне разумный срок, не правда ли? Только несколько дней.

— Это невозможно.

— Но почему?

— Вы не можете рассчитывать, что я отложу выборы до четверга на Страстной неделе, когда те, кто не на коленях, едва держатся на ногах, отмечая пасхальные каникулы. Никаких отсрочек. Я не потерплю их, вы слышите?

Сдержанность была отброшена, Урхарт стоял, судорожно сжав кулаки и расставив ноги, точно собирался наброситься на монарха. Но, вместо того чтобы увернуться или отпрянуть назад, король рассмеялся сухим, невыразительным смехом, который эхом отдался в высоких потолках.

— Вы должны извинить меня, Урхарт, это моя маленькая шутка. Разумеется, я не могу медлить с выполнением вашего требования. Я просто хотел посмотреть, как вы будете реагировать. — Мускулы стягивали его лицо в улыбку, но в ней не было теплоты, а глаза смотрели совсем холодно. — Похоже, вы торопитесь. Должен сказать, что и я тороплюсь, потому что ваш напор побудил меня принять собственное решение. Видите ли, Урхарт, я презираю вас и все, что вы отстаиваете. Я презираю безжалостную, неумолимую, совершенно бездушную манеру, в ноторой вы добиваетесь своих целей. И я чувствую себя обязанным сделать все, чтобы остановить вас.

Урхарт покачал головой.

— Но вы не можете отложить выборы.

— Да. Но я не могу согласиться и с тем, что вы уничтожаете моих друзей и разрушаете мою семью. А сейчас вы пытаетесь уничтожить меня и со мной монархию. Знаете, Шарлотта, возможно, недалекая женщина, но в душе она добрый человек. Она не заслужила того, чему вы ее подвергли. Не заслужил этого и Майкрофт. — Он помолчал секунду или две. — Вижу, что вы даже не считаете нужным опровергать это.

— У меня нет комментариев. Вы ничего не можете доназать,

— А мне и не нужно доказывать. Себе, во всяком случае. Видите ли, Урхарт, вы использовали тех, кого я люблю, в качестве половой тряпки, о которую вытираете ноги на вашем пути по сточным канавам. А теперь вам захотелось втоптать в грязь и меня. Я этого не допущу.

— Вы ничего не сможете сделать. После этих выборов монархия не будет играть никакой политической роли.

— В этом, премьер-министр, у нас нет разногласий. Мне стоило немалых усилий признать очевидность того факта, что идеалы, которые я пытался защитить, те стремления, которые я хотел сделать достоянием всех, все то, чем я занимался последние месяцы, — все это политика. Печально, но так. Если я высказываюсь публично, пусть даже о погоде, это политина. Нет разграничительной линии.

— Наконец мы начали умнеть.

— Я — да. Не уверен, что это относится и к вам. У меня долг, почти Божественный долг, делать все, что я могу, чтобы защитить монархию. Я одинаково предан и себе, и тем вещам, в которые верю. Однако совести неуютно под современной короной. Вы позаботились об этом.

— Об этом позаботится народ.

— Возможно. Но не 14 марта.

Урхарт непроизвольным жестом вытер ладонью рот.