Фредерик Форсайт: Посредник

— Рад видеть вас, сенатор.

Хэпгуд деланно улыбнулся:

— Рад оказаться здесь, Том.

— Сейчас пройдут еще два рекламных ролика. Потом наша очередь.

— Хорошо, хорошо. Вы тут хозяин. Распоряжайтесь, как хотите. Я весь в вашей власти.

«Знаем мы, в чьей ты власти», — мысленно съязвил ведущий. Сам он. родом с восточного побережья, воспитывался в духе либерализма и потому видел в сенаторе угрозу для общества. После рекламы собачьих консервов по экрану промчался малогабаритный грузовик, затем появилась коробка с овсяными хлопьями для завтрака. Как только исчезло изображение идиотически счастливого семейства, с исступленной жадностью поглощавшего продукт. и видом, и вкусом напоминавший солому, режиссер подал знак ведущему. Над камерой 1 вспыхнула красная лампочка. Ведущий с озабоченно-деловым видом обратился к телезрителям:

— Несмотря на неоднократные опровержения пресс-секретаря Белого дома Крейга Липтона, до нас доходят сведения о том, что состояние здоровья президента Кормака по-прежнему внушает серьезные опасения. Как раз в то время, когда до ратификации сенатом Нантакетского договора, неразрывно связанного с его именем, остается всего две недели. Одним из тех, кто наиболее последовательно выступал и выступает против ратификации договора, является сенатор Беннетт Хэпгуд, возглавляющий Гражданское движение за сильную Америку.

При слове «сенатор» включилась камера 2, и лицо Хэпгуда возникло на экранах тридцати миллионов домов. Камера 3 показала обоих собеседников. Ведущий повернулся к гостю студии:

— Сенатор, как вы расцениваете вероятность того, что в январе договор будет ратифицирован?

— Что я могу сказать, Том? Вероятность этого невелика. Особенно если учесть события последних недель. Однако заявляю прямо: в любом случае договор должен быть аннулирован. Как и миллионы моих соотечественников-американцев, в настоящее время я не вижу ни малейших оснований для того, чтобы доверят ь русским. Договор строится именно на доверии.

— Но позвольте, сенатор: вопрос о доверии вовсе не ставится. Договором предусматривается беспрецедентно широкий доступ наших военных специалистов для контроля над тем, как будет выполняться советская программа по ликвидации вооружений.

— Возможно, Том, возможно. Но ведь у России громадная территория. Кто поручится, что где-то в глубинке они не возьмутся за разработку нового, более мощного оружия? Мне ясно одно: Америка должна быть сильной, и потому все наши боевые резервы следует сохранять в полной готовности…

— И добавлять к ним новые?

— Если возникает необходимость, то да.

— Но ведь расходы на оборону угрожают разорить нашу экономику. С дефицитом бюджета становится все труднее справляться.

— Это не совсем так, Том. По мнению многих, основной ущерб экономике наносят чрезмерные налогообложения, избыт очный импорт товаров, расширение федеральных программ помощи иностранным государствам. На все эти дела критики из-за границы заставляют нас тратить больше, чем на оборону. Поверьте, Том: проблема не сводится к сумме ассигнований на вооружения, вовсе нет.

Том Грейнджер переменил тему.

— Сенатор, вы осуждаете американскую помощь голодающим в странах «третьего мира» и поддерживаете протекционистские торговые тарифы. Вы выступаете также за отставку президента Кормака. Не могли бы вы изложить ваши мотивы?

Хэпгуд охотно задушил бы интервьюера собственными руками. Слова «голодающие» и «протекционизм» в устах ведущего недвусмысленно свидетельствовали о его позиции. Ничем не показав своего раздражения, Хэпгуд с сожалением покачал головой.

— Том, я должен сказать вот что. Да, я противник многих начинаний президента Кормака. Это мое право как гражданина нашей свободной страны. Однако…

Хэпгуд повернулся к выключенной камере и выждал секунду, которой режиссеру оказалось достаточно для того, чтобы переключить камеры и дать его изображение крупным планом.

— Я, наравне со всеми, испытываю глубокое уважение к личности Джона Кормака, восхищаюсь его мужеством и стойкостью перед лицом тяжелой утраты. И вот именно поэтому обращаюсь к нему с настоятельной просьбой…

Чистосердечие источалось из каждой поры его лица, несмотря на спекшийся толстый слой грима.

— Джон, ты взял на себя больше, чем под силу кому бы то ни было. В интересах нации, и прежде всего ради твоего собственного блага и блага Майры, сложи с себя тяжкое бремя ответственности. Умоляю тебя.