Агата Кристи - Шестеро против Скотленд-Ярда (сборник)

Не думаю, что по-настоящему знала Фрэнка, пока он не поселился у меня дома. Но, как выяснилось, еще хуже я представляла себе Луизу. Порой снова видела мою милую старую подружку, какой она была на самом деле, замечала в ней живую и яркую личность, подзабытое искреннее дружелюбие – то есть все то, что заставляло меня любить ее всю жизнь. Но по большей части она держалась со мной настороженно. Старалась не оставаться со мной наедине. Всегда готовая защищаться, вечно чем-то напуганная.

Фрэнк же окончательно сошел с ума. Я пришла к такому выводу, когда он скормил попугаю, с которым старик Пилер выступал в роли чревовещателя, огромный кусок бекона, убивший несчастное пернатое.

Мне трудно даже объяснить, почему именно это привело меня к окончательному заключению, что Фрэнк безумен. Но только он убил попугая не случайно, не из-за невежества или желания в очередной раз злобно пошутить. И мстительность его натуры была ни при чем, потому что он не мог иметь против Пилера ничего, даже если тот теперь занимал их с Луизой прежнюю комнату. Как я догадалась, Фрэнк это сделал из подсознательного желания проявить свою власть, после чего я поняла, насколько он опасен.

Мне не хочется рассказывать о том периоде в жизни Луизы и Фрэнка – между нашей безобразной ссорой в «Палладиуме» и моментом, когда неведомой силой их под конец занесло на чердак моего дома. Потому что это древняя как мир трагическая история, та же печальная сага, какую вы могли бы услышать от любой бывшей звезды, закончившей свои дни в нищете.

Ссоры между супругами становились все более частыми, она выступала все хуже и хуже, вкусы публики изменились, в экономике наступили тяжелые времена. А потом случилось самое ужасное: к ней вернулся прежний боевой дух, и она стала вновь отдавать зрителям всю себя, свою любовь к ним, полностью выкладывалась на сцене без остатка, отчаянно борясь за успех. Но только это оказалось никому больше не нужным. В залах на ее представлениях теперь зияли пустые кресла, а с галерки, вероятно, шикали и улюлюкали.

Было и другое. В печати стали появляться интервью продюсеров с крайне негативными отзывами о Луизе, хотя эти молокососы не помнили даже имен своих предшественников, которые не просто любили, а обожали и боготворили ее.

И всегда рядом с ней торчал Фрэнк, неизменно делавший все только хуже. Он постоянно вытворял глупости, но экстравагантный безумец с большими деньгами выглядит просто смешным, а человек без гроша обреченно нарывается на неприятности с полицией.

Хотя за решетку Фрэнк так ни разу и не угодил. Непостижимым образом Луизе удавалось всегда выручать его из беды. Время от времени ей доставались небольшие ангажементы. Вот тогда он причинял больше всего неприятностей. Стоило ему попасть в театр, как это непременно заканчивалось громким скандалом. Видимо, Фрэнк уже не мог себя контролировать – так хотелось ему привлечь внимание к своей персоне. И он становился похож на вздорную истеричку.

Как ни странно, но алкоголиком он никогда не был. Все свои выкрутасы совершал на трезвую голову. А если поддавал, то очень редко, когда считал, что немного спиртного поможет ему изобразить себя Гарриком [1]нашего времени. И он начал избивать Луизу. Это кажется невероятным, даже если просто написать такое на листе бумаги. Вы же помните Луизу Лестер? Кто тогда смог бы вообразить себе мужчину, который поднял бы на нее руку? А вот он оказался таким. Мне часто приходилось приглашать врачей, чтобы убрать следы синяков с ее лица как можно быстрее.

Годы шли, и все становилось только хуже – хуже для меня самой, хочу подчеркнуть. Она-то ухитрялась получать с ним какое-то необъяснимое, дьявольское удовольствие. А Фрэнк постепенно превращался в бремя, от которого невозможно было избавиться. Они с самого начала не могли мне платить арендную плату в полном размере, а потом платили все меньше и меньше, пока не перестали платить совсем. Временами я теряла терпение и грозила Фрэнку вышвырнуть его на улицу. Но он лишь смеялся мне в лицо: «Если я уйду, Луиза уйдет со мной. Неужели ты, Полли, можешь вообразить ее сидящей под арками театра Адельфи?»

Луизу я вообразить там не могла, зато живо видела, как под арками сидит он сам, а она поет на улицах Лондона, пока не заработает на пропитание и не отнесет ему – как старая мамаша-трясогузка мерзкому лысому кукушонку с красной тощей шейкой, подброшенному когда-то ей в гнездо.

И они оставались под моим кровом. Для представителей театральной профессии наступили тяжелые времена. И они все еще продолжаются. Людям надо где-то жить, но они уже не могут себе позволить достойное жилье. А в пансионный бизнес пришло столько деловых людей, что для такой пожилой женщины вроде меня это стало большой головной болью. Я так и не научилась считать каждый пенни и по-прежнему не могу жестко разговаривать с несостоятельными постояльцами, как они того заслуживают.