Евгений Сухов - Лошадиная доза

Второй убиенный, по словам Комарова, тоже был «мироедом».

— По одному его виду было видно, что он мироед, — старался быть убедительным Василий. — Нэпман, одним словом.

Ему нравилось внимание к себе таких больших людей, каковыми он считал Бахматова, Николаева и Саушкина. Осознавал, что Николай Осипов и Георгий Стрельцов младше чином, и даже ставил их ниже себя, поэтому за все время допроса ни разу не взглянул в их сторону.

Говорил Комаров весьма охотно, не опуская малейших подробностей. Поведал, что в свершение убийств он «как-то втянулся» и привык к ним, ну, как, к примеру, привыкают пить водку и курить папиросы.

— Деньги были нужны, — так Комаров ответил на вопрос, зачем он совершал убийства. — Жена покушать вкусно любила, а я — выпить. Да и дети у нас. Трое. Кормить их надобно, растить да одевать. — А потом, верно, желая произвести впечатление, добавил: — Люди ведь все твари. Грязные и злые. Равно, что гусеница или, к примеру, змея…

Про последующие убийства рассказывал, словно это и не он их совершал: сухо, без эмоций и даже намека на сожаление, просто констатировал свершившееся.

Происходило все примерно одинаково. Он приходил или приезжал на своей гнедой Авоське на Конную площадь, будто бы ради продажи лошади, а поскольку кобыла его была ладная, сытая и ухоженная, на нее почти сразу находился и покупатель. Комаров демонстрировал свою лошадь, всячески ее расхваливая, обнадеживал покупателя, что цену большую ломить не будет, а потом под разными предлогами, чаще всего, чтобы показать якобы забытый паспорт на лошадь или совершить купчую, заманивал покупателя к себе домой. Там он выставлял выпивку и закуску, а когда гость становился хмельным или чем-либо отвлекался, сильно бил его тяжелым сапожным молотком по голове. Потом, подставив под текущую кровь рогожу или оцинкованный таз, набрасывал на шею несчастному удавку и душил еще минуты две…

— А зачем душили? — спросил Саушкин.

— Для верности, — ответил Комаров. — Однажды был случай, когда мужик вдруг ожил. Представляете, я его уже раздел догола, хочу вязать, чтоб потом определить в мешок, а он вдруг открывает глаза, смотрит на меня и говорит: что ты-де, гад, делаешь-то? Убить, что ли, меня хочешь? — Василий мелко хихикнул и посмотрел сначала на Бахматова, потом перевел взгляд на Николаева и Сушкина, как бы приглашая их посмеяться вместе с ним над столь щекотливой ситуацией. — А потом сам же и начинает меня душить. Ну и я стал его душить. Тут уж кто кого, — почти философски изрек он. — Представляете, едва справился с ним тогда. Крепок оказался! С тех пор я удавочку специальную заготовил, чтобы, значит, подобных промашек не допускать. Стукну молотком по темечку, а когда большая кровь схлынет, удавку накидываю. Раз, и квас! Потом раздеваю его, связываю и запихиваю в мешок. Мешок с убиенным отношу в кладовку. Там он лежит до ночи. А ночью вывожу его на лошадке…

— Куда? — спросил Леонид Лаврентьевич.

— Чаще просто сбрасываю в реку, — ответил Комаров. — А поначалу прятал в завалах разрушенных домов или закапывал на пустырях. Хлопотно это было! Перепачкаешься весь, пока зароешь.

Маниак смотрел на Бахматова, потом перевел взгляд на Николаева. Убийца — немыслимое дело! — рассчитывал на понимание, что с ним согласятся: да, задумано неплохо, есть, мол, резон в ваших действиях.

У Георгия с самого начала допроса неприятными мелкими стайками бегали по спине мурашки. Николай Осипов часто моргал и был буквально белым, как только что постиранные подштанники. Верно, не мог понять, правда ли то, что он видит и слышит, или это только ему кажется…

Леонид Бахматов передергивал плечами и нервически щупал свой подбородок. Он еще никогда не видел такого, чтобы человек был напрочь лишен морали, жалости и элементарного сострадания, пусть даже и крохотного. Хотя бы к жене и детям. Да и человек ли это сидит перед ними? Когда он говорил, что убивал только нэпманов и людей, собиравшихся нажиться, он явно врал. И тогда он был понятен. Как и все преступники, которые изворачиваются и лгут ради смягчения наказания. Но то, что и как он говорит про свои убийства, попросту не укладывается в голове. Ибо такого не может быть. Не должно быть. Но, как оказывается, случается…

— А сколько всего человек вы убили? — нарушил молчание Леонид Лаврентьевич, первым взявший себя в руки.

— Ну, ежели правильно считать, — на время задумался Комаров, — так это, в позапрошлом годе семнадцать голов. В прошлом годе — шесть. Ну и в этом годе покуда шесть.