Юзеф Хен - Останови часы в одиннадцать

Хенрик устал и проголодался. В заставленном ящиками зале он остановился и пересчитал деньги. На несколько дней хватит. Мрачный тип в зеркале спрятал деньги в карман. На нем были помятые старые брюки. «Привет, братишка! — улыбнулся он сам себе. — У нас нет ничего, но у нас есть свобода. Мы максималисты. Может быть, и так. Самое время предъявлять высшие требования. Человечество! Никто не знает, что это такое, но я знаю, чего я хочу от себя. Да, знаю!» Он приблизился к зеркалу. Уполномоченный сказал, что в его глазах что-то осталось, но что? Человек в зеркале был похож на субъекта, который ищет что-нибудь выпить. Напои жаждущего! Вон как размечтался. Улыбнись, братишка. Субъект в зеркале растянул губы, в уголках рта образовались вертикальные борозды. Улыбка получилась слабая, но вполне симпатичная.

Послышался звук шагов. Хенрик быстро обернулся, словно пойманный на месте преступления. Между ящиками протискивался огромный детина с сытой физиономией. Видимо, любитель поесть, выпить и поспать.

— Ты! — крикнул верзила, приближаясь. — Не беги! Это ты из лагеря?

«У него тоже брюки на ладан дышат, — подумал Хенрик. — Зато пиджак!»

— Откуда это у тебя? — спросил он.

Верзила рассмеялся. В его сытой физиономии образовалась дыра, все передние зубы отсутствовали.

— Котелок варит, — ответил он. — Ну как живется, лучше, чем в лагере, да? Дожили, куриная морда. — И недоверчиво: — Это ты был у уполномоченного?

— Я.

— Отлично. Ты из какого концлагеря?

— Я из Бухенвальда, — ответил Хенрик.

— А я из Освенцима.

— Поздравляю.

— С чем?

— Ни с чем. Ты успел поправиться.

— Уже два месяца, — рассмеялся парень. — Когда вернулся?

— Неделю назад. Или немного больше.

— Может, лучше было остаться там?

— Не уверен.

— Семья? — догадался парень.

— И это, — ответил Хенрик. — Но их нет.

— Я, как пришел, сразу женился, — рассказывал освенцимец. — Дом — полная чаша. Никого не нашел, говоришь?

«Какого лешего ему надо?» Хенрик ответил равнодушным голосом:

— Вместо дома груда щебня. Попробовал разобрать, порвал брюки. Одному ничего не сделать. Да и зачем? Пусть себе лежит.

— Смывайся во Францию.

— Зачем?

— Насладишься жизнью. Разве ты не заслужил? Что тебя здесь держит?

— В общем-то ничего.

— А что будешь делать? — спросил освенцимец.

— Не знаю.

— Подыскиваешь работу?

— Нет.

— Что умеешь?

— Я мог бы работать учителем, но не хочу. Из-за этого мы и схлестнулись с уполномоченным.

— Ты прав! С детьми, за нищенскую плату — это не для нас. Мы должны пожить, черт побери!

«Еще один максималист», — подумал Хенрик.

— Не бойся, со мной не пропадешь, — заверил мордастый. — Бухенвальд не Бухенвальд, одним словом, лагерник — это главное. Чесек, — представился он.

— Хенрик.

— Умеешь водить машину?

— Не успел получить права.

— Но понятие имеешь?

— Как будто.

— Ну так иди. Иди, фраер, не валяй дурака.

— Подожди, — Хенрик сделал глубокий вдох. «Спокойно, не дать себя заговорить». — Куда я должен идти? К. уполномоченному?

— К нему. Там шеф и мои кореши.

— Шеф?

— Пан Мелецкий, доктор. Мы возьмем тебя в свою компанию.

— Что я должен делать?

— Ничего особенного. Шеф тебе объяснит. Надо уметь водить машину.

— Мне нужны брюки, — сказал Хенрик. — Я разорвал их, разбирая развалины.

Чесек начал смеяться:

— Вот лопух! Брюки! У тебя их будет десять, двадцать. Сколько хочешь. Положись на меня. Что они видели в жизни? Эти зеленые юнцы, фраера несчастные, только мы что-то и видели.

«Только мы, — мысленно повторил Хенрик. — Может, правда. Черт его знает».

— Вы надумали? — спросил уполномоченный.

Все четверо сидели на хрупком диванчике в стиле рококо. «Который из них шеф?» У стены лежало безногое кресло — не выдержало веса одного из этих верзил. Маленький шатен с прилизанными волосами, наверное самый главный, он очень энергичен, это его выделяет, а верзилы ему подчиняются, потому что они тугодумы.

— Кажется, есть какая-то срочная работа, — сказал Хенрик. Освенцимец поспешно вмешался:

— Пан доктор, это мой кореш, узник из лагеря, не из Освенцима, но свой парень, умеет водить машину.

Диван задвигался, энергичный мужчина с прилизанными волосами продолжал сидеть, зато поднялся верзила лет пятидесяти, с правильными чертами лица и мягкими светлыми волосами, в которых проступала седина. Он стал перед Хенриком и с минуту молча рассматривал его пронизывающим взглядом. Теперь уже не оставалось сомнения, что в этой группе верховодит он. Хенрик спросил: