Но тот, из десятого купе, вел себя необычно: никому в гости не набивался и к себе не приглашал. Проводник еще при посадке обратил на него внимание. Среднего роста, немного сутулый, но не старый, лет около сорока, он старался казаться как можно менее заметным. И, чем больше старался, тем хуже у него это получалось. Временами он настороженно озирался, а, когда проводник спросил у него, ждет ли он попутчиков, мужчина пугливо сжался и, прежде чем отрицательно покачать головой, резко повернулся спиной к вагону, словно ожидая нападения.
Несмотря на мороз, на нем было дорогое, хотя и длинное, чуть ли не до земли, но легкое светло-бежевое пальто. А на ногах летние, такого же цвета, только более темного оттенка, туфли из мягкой, даже на вид, кожи. Явно чужая поношенная кепка едва прикрывала макушку его непропорционально большой головы, непонятно как уместившейся на узеньких плечах. Высокий и гладкий, без единой морщинки лоб выдавал в нем личность незаурядную. С одеждой пассажира резко контрастировало землистого цвета лицо с зеленоватыми кругами под глазами и впавшими щеками. Диссонанс усиливался его манерой втягивать голову в плечи при каждом мало-мальски громком звуке. Этим он напоминал станционного пьянчужку, которые во множестве возникали перед остановившимся на пару минут поезде, чтобы разжиться чем-нибудь у пассажиров или украсть что при случае.
Эта пугливость стала его обычным состоянием с момента первого ареста в Брюсселе. Нет, никого недавно освободившийся зэк по кличке Бухарь не ждал. Любая встреча с кем бы то ни было для него была не только нежелательна, но и, более того, попросту страшна. Сейчас, между волей и неволей, между прошлым и будущим он был никто. Даже со справкой об освобождении, и это его даже радовало. Он отчетливо осознавал, что за ним уже началась охота, и его все чаще и чаще охватывало состояние близкое к панике. Но вот уже восемнадцать часов ничего особенного не происходило, и в отдаленных уголках сознания Андрея Степановича Ягненкова начала зарождаться надежда, что все обойдется. «Чем черт не шутит, может быть и удастся проскочить, – размышлял он в уютном тепле вагона, когда, засунув дорожную сумку под одну из нижних полок и сняв поскорее пальто, закутался в синее с блеклыми полосами одеяло и запер дверь. – В конце концов, не все так плохо. Впереди, как минимум, три, а то и четыре десятка лет жизни. Надо быть идиотом, чтобы не воспользоваться ими в свое удовольствие. А неприятности… Кто же от них застрахован? Волки на то и существуют, чтобы овцы от скуки не передохли. Прорвемся!»
Настроение его постепенно обретало привычные очертания. «Прорываться» ему удавалось почти всегда. Он верил в свою звезду. Во всяком случае, до тех пор, пока однажды за ним не щелкнул замок железной двери камеры следственного изолятора в московском Лефортово. И он из баснословно богатого, по российским меркам, человека превратился сначала в подследственного, затем в обвиняемого и, наконец, в осужденного на шесть лет лишения свободы с отбыванием наказания, как гласил приговор, в «исправительно-трудовой колонии общего режима».
Перевоплощения Андрея Ягненкова начались после того, как он, молодой бухгалтер, работавший в прикладном НИИ, решил заняться бизнесом по обработке драгоценных камней и металлов. Не успевшие закиснуть в бюрократическом болоте его мозги нашли достойное применение. Не особенно всматриваясь, он ясно видел зияющие провалы в новых экономических отношениях. И сумел воспользоваться ими, как нельзя лучше.
Выйти на свободу с чистой совестью бухгалтер, превратившийся на зоне в Бухаря, не смог бы, даже если и захотел бы. Отягощенная несколькими миллионами долларов, укрытыми от следствия в надежном месте, совесть его никак не могла воспарить к небесам на крылышках невинности. О чем Андрей никогда не сокрушался. Жалел он сейчас только об одном – ему не удалось добраться до вокзала неузнанным. Хотя его вины в этом не было. Он понимал, что его миллионы, от которых он открещивался, как его ни уговаривали следователи, потом услужливые соседи по камере и, наконец, всевозможные «друзья», весь его лагерный срок регулярно подкатывавшие к нему во время своих визитов, не дают спать многим.
Не забыли про него сердобольные «доброжелатели» и на воле. Едва Ягненков поднялся по ступеням в автобус, следовавший мимо колонии в город, к нему подсел благообразного вида представительный коренастый господин, на улыбчивом лице которого выделялся приметный нос с черными усами под ним. Его темную голову с заметно пробивающейся сединой покрывала не по размеру маленькая пыжиковая шапка, когда-то свидетельствовавшая о принадлежности хозяина к советской номенклатуре. В задрипанном автобусе, не первый десяток лет курсировавшем по районному бездорожью, он явно чувствовал себя неуютно. Но старался не подавать вида. Представившись приятелем их общего знакомого, Игоря Васильевича Сушкова, он предложил Андрею несколько пачек пятисотрублевых купюр:
Читать дальше