Татьяна Степанова - Грехи и мифы Патриарших прудов

Они не задержались на Патриках. А вот до Поварской, что была так близко, на машине добирались кругом — «лесом вброд». По пути остановились и купили кофе с собой. Катя почти все время молчала. С Клавдием она отчего-то чувствовала себя скованно. И это ощущение лишь усиливалось.

И вот они медленно въехали на Поварскую.

— Вон тот дом, — Клавдий указал куда-то вперед.

— Там Колбасова?

Поварская, на взгляд Кати, была еще одной улицей-нежитью, как и Большая Ордынка. Фешенебельная, отмытая, с пестрым историческим прошлым, роскошными фасадами, до жути самодовольная и пустая, безлюдная, нелюбимая людьми.

— Там мой босс жил, — сообщил Клавдий. — Тот дом на Поварской… Да уж. Там и знаменитая мансарда Мессерера — Ахмадулиной, там и Береза — Березовский до Лондона в апартаментах куковал. Ну, этот хоть пожил, отхлебнул, так сказать, из всех чаш на пиру жизни. И повластвовал, и дела поделал, и с кремлевскими схлестнулся. Так что было что вспомнить перед смертью. А мой-то… Ох, мой… Он меня старше был всего на шесть лет. Так и не женился. Ел одни смузи овощные-фруктовые и рис. Не пил, не курил, с наркотой ни-ни. Путанок не касался, такой девственник. Мы с ним в Тибет к ламам по три раза в год летали. Он мантры читал, даже когда котировки бумаг смотрел на сайте. А потом взял и вышиб себе мозги из карабина. Не в этом доме, в офисе в Москва-Сити, на тридцатом этаже. Карабин тайком от меня купил. Я бы не позволил. Так он тайно от всех. И так грязно вышло это бабах — мозги по всему панорамному окну налипли. Снял ботинок, носок и пальцами ноги на курок, а ствол в рот. Из-за банкротства. Он в этот кризис все потерял.

В этот момент они проезжали мимо сквера — ухоженного, но безнадежно унылого, пустого, зажатого, словно тисками, фасадами домов-утесов.

В центре скверика стоял тщедушный человечек в кепке и куртке нараспашку. Он вздымал высоко над головой лист белой бумаги и с торжествующим видом показывал его памятнику старому Михалкову — задумчивому монументу, восседающему на чугунной скамейке.

У сквера тут же, словно призрак из тумана, нарисовалась патрульная полицейская машина.

— Сквозь гооооооды сиялооооо нам соооооолнце свободыыыы и Лееееенин велииикий нам путь озарил!!!

Человечек взревел это вдохновенно, потрясая чистым белым листом бумаги под носом у памятника.

Двое полицейских вылезли из машины, словно только этого и дожидались, и вразвалку двинулись к поющему, возложили ему на плечи полицейские длани и потащили к машине.

— Паааарти-ииия Лееееенина нас к торжествуууу коммунизмаааааа ведет!!! — пел человечек, а потом начал вырываться, крича: — Чистый лист! Сами знаете, что, сами знаете, кого!!! И нашим и вашим! А вот хрен вам столовый!!!

Он тыкал полицейским фигами под нос, а они запихивали его в патрульную машину на пустой улице-нежити Поварской-стрит.

А чуть дальше по этой самой улице Поварской клокотало, как суп в чугунке, вообще нечто.

Возле ресторана в доме, похожем на тюрьму, под вывеской «НКВДача», стоял синий грузовой «Фольксваген», из которого группка ушлых личностей в шарфах, намотанных на шеи, сноровисто выгружала гроб, обтянутый кумачом, с венками и алой лентой с надписью «Похороны Сталина». А у дверей «НКВДачи» выстроилась другая группка личностей с хмурыми лицами, которые всеми силами пытались отпихнуть гроб от дверей ресторана подальше. Личности в шарфах начали его настойчиво всучивать и даже пытаться занести внутрь.

Причем все это происходило в гробовом молчании. Обе группки лишь тяжело сопели, багровели лицами, пихались, но никто не произносил ни звука. Более того, все опасливо озирались по сторонам — не появится ли и здесь полиция.

И патрульная машина возникла. «Нас к торжествууууууууу …изма ведет!!!» — ревел из салона тщедушный задержанный человечек так, что стекла дрожали в фешенебельных поварских фасадах.

Группка противников гроба на секунду дрогнула в замешательстве, их антагонисты сумели всучить им свое подношение. Но через секунду те уже отпихнули гроб, и он наклонился, стукнулся углом об асфальт и раскрылся. Крышка отлетела. Из гроба с грохотом посыпали игрушечные челюсти на батарейках — каждая с приклеенными пышными усами.

Челюсти прыгали по плитке, норовя вцепиться в ноги противоборствующих. Полицейская машина остановилась и возле ресторана. На лицах патрульных читалась вселенская тоска.

— Говорят, все это… вот это — последствия посткрымского синдрома, — изрек Клавдий Мамонтов. — Несанкционированный впрыск эндорфинов в неокрепшие мозги. Сначала эйфория, эйфория, а потом — оооооп! Неадекват.