Татьяна Степанова - Грехи и мифы Патриарших прудов

Когда настанет правильное время…

Катя поняла, что имел в виду Клавдий Мирон Мамонт: в ауре патриаршего дела, дела о съеденном сердце, о кровавой свадьбе влюбленных обитателей Патриарших, они все жили словно в другом измерении.

Маленькая Грета это правильно подметила.

Нужно время на то, чтобы само время и их восприятие изменилось, вновь стало правильным.

То есть обычным.

— Я твоего мужа пару раз всего видел, — сказал Гущин Кате. — Но, сдается мне, он, Клавдий, чем-то на него очень похож.

— Нет, — Катя покачала головой. — На моего бывшего мужа он не похож. У них общее лишь профессия. А так они абсолютно разные люди.

Полковник Гущин промолчал. Он был расстроен, что Клавдий Мирон Мамонт на предложение стать сотрудником розыска ответил категорическим отказом.

Клавдия Катя увидела у своего кабинета Пресс-центра. Он ждал ее — она так решила.

— Покидаете нас?

— С завтрашнего дня снова в Бронницах. Сначала на дисциплинарную комиссию, потом на работу.

— Что ж, удачи вам на старом месте в автоинспекции.

— Я был рад работать с вами.

— Я тоже. Это было очень сложное дело. Болезненное. Оно на всех нас повлияло.

— Да. Я это дело никогда не забуду.

— И я, — она смотрела ему в лицо.

Какой спокойный! Ни один мускул не дрогнет.

Я, Клавдий…

— Мы еще увидимся? — спросил он.

— Как только что-то у вас в Бронницах случится интересное, я сразу же приеду.

— Ясно, — он кивнул. — Может, мне самому что-то совершить, чтобы это случилось быстрее?

Катя улыбнулась в ответ.

— Мы увидимся, — пообещала она.

По коридору сновали сотрудники, бросая в их сторону любопытные взгляды. Что можно было сказать в этом месте еще?

В другом месте, возможно, эта беседа звучала бы совсем по-иному.

Но Катя пока еще боялась возвращаться туда даже мысленно.

Черное стекло неподвижной воды квадратного пруда, отражающей свет фонарей. Темная аллея. Пустая скамейка.

Сладостно-злая грусть, что Амор мне дал…

Осаждаемое толпами туристов, снобов, экспатов, ночных выпивох, нариков, гуляк, булгаковедов, литературоведов, экскурсантов, любителей старой Москвы, начинающих писателей, ищущих вдохновения, старых грымз с мопсами на поводках, шлюх, понаехавших, записных модников, потребителей «лабутенов», несчастных влюбленных, ревнивцев, разведенных жен, толстосумов, диссидентов, художников, просто случайных прохожих, — это место…

Это место всегда диктовало свои слова для всего.

Для объяснений в любви.

Для жутких кровавых историй.

Для бессмертных романов, для рукописей, что не горят…

Для тайного шифра полной, благословенной амнезии.

И для тайн, что живут в тихих переулках, за окнами квартир.