Франк Тилье - Жил-был раз, жил-был два

Вернувшись к матери, он увидел, что та уткнулась носом в бумаги.

— Что все это значит? Почему тут наверху написано имя моей внучки? Габриэль, что ты от меня скрываешь? Я хочу знать.

Он взял у нее из рук бумаги и убрал их в конверт. Потом отвел ее в гостиную и помог усесться на диван.

— Я сам не знаю, что ищу. Мне нужно минутку побыть одному, ладно?

В спальне он распаковал второй большой пакет. Новый шок.

Лица.

На полотне были изображены два лица, одно перевернутое, другое в обычном ракурсе. Казалось, художник короткими яростными движениями мастихина нанес матовую белизну их кожи, контрастирующую с темно-красной сеточкой вен и артерий на шеях. На щеках, лбах и скулах виднелись темно-коричневые порезы. На заднем плане темнели черные сводчатые стены и свисавшие с потолка корни деревьев. Как в его кошмаре.

Одно из лиц принадлежало Жюли. Его дочь была изображена с запуганным взглядом, жесткой линией губ и отблеском в глубине глаз, похожим на стеклянный осколок. Иная Жюли, старше, чем та, которую он хранил в памяти. Женщина лет двадцати. А может, двадцати двух — двадцати трех.

Габриэль почувствовал, как к горлу подступила желчь. От вида этой картины у него перехватило дыхание, словно ему нанесли удар под дых. Он перевернул полотно. Никакого сомнения: черты второго лица совпадали с фотографией Матильды Лурмель. Ее длинные черные волосы рассыпались по плечам паутиной и смешались с волосами Жюли. Матильда тоже, казалось, чего-то боялась. Кого-то боялась.

Творение безумца. Перед Габриэлем была ужасающая, пронзительная живопись. Произведение, напоминавшее самые мрачные картины Гойи и одним своим существованием почти полностью подтверждавшее, что его сон был провидческим. Две девушки, пленницы зеркала, как теперь — пленницы полотна. Окружение, атмосфера… Все совпадало. Сон был воспроизведением картины.

Он поискал подпись. И нашел, совсем крошечную, в правом нижнем углу картины: «А. Г.». Его ноги дрожали. Автор этого чудовищного произведения, безусловно, писал его с двух реальных моделей, которые находились у него перед глазами, — Жюли и Матильды. Но когда? И какая связь с Давидом Эскиме и его отвратительными фотографиями?

Две девушки, похищенные с интервалом в несколько лет, пленницы бесноватого художника. Это превосходило все, что Габриэль мог вообразить. Его рука прикоснулась к лицу дочери. Краска чуть приставала к пальцам, у Габриэля появилось неприятное чувство, которое еще усилилось, когда указательный палец скользнул вниз, к выписанной шее, настоящему переплетению плоти и мускулов. Только сейчас он заметил следы на красноватом слое, словно кто-то пытался соскрести краску. Словно…

Габриэль переместил взгляд. Абсолютно такие же царапины были на шее Матильды Лурмель. Тогда кончиком ногтя он отодрал немного вещества от основы, как будто он уже делал нечто подобное несколькими неделями раньше. Он размял его в пальцах, потирая один о другой, пока от теплоты сухость снова не превратилась в вязкость.

Он принюхался. Запах, цвет, текстура. Нет сомнения. Кровь.

Открывшаяся истина словно вела его за собой, подталкивая Поля к огромным книжным шкафам. Оставалось надеяться, что книга, чей рукописный финал был у него в руках, окажется в личной коллекции семейства Эскиме, что казалось вполне вероятным. Сделав глубокий вдох, он решил действовать методично: для начала исключить все издания до 2007 года. Он доставал тома один за другим и смотрел на даты. Если ему попадалась книга французского автора, вышедшая после 2007-го, он клал ее на пол. На следующем этапе предстоит открыть каждую и просмотреть концовки.

На его счастье, бо́льшая часть произведений не соответствовала нужным критериям. По всей видимости, Клод Эскиме увлекался англосаксонской литературой — Коннелли, Эллрой, Хэммет, — как и старыми французскими и бельгийскими классиками — Буало-Нарсежак, Леблан, Сименон… Тем не менее через четверть часа стопка подлежащих дальнейшему рассмотрению достигла метровой высоты. Еще через час она утроилась, а предстояло проверить еще половину библиотеки. Часть книг была издана после смерти Клода. Значит, его сын Давид тоже читал детективы и продолжил пополнять отцовскую коллекцию.

На Поля навалилась усталость. Он снял очки для чтения, помассировал глазные яблоки, не испытывая прежней уверенности в правильности своих действий. Возможно, искомое начало рукописи вообще не существовало или же его сожгли, а то и просто выбросили. Возможно, ему бы следовало вернуться к Коринне, чтобы избежать полной катастрофы. Он пошел выпить воды из-под крана, заодно ополоснул лицо, пытаясь взбодриться. Правая нога мучительно болела, как будто в нее воткнули горсть гвоздей.