Габриэль продолжал читать. Правила идеального преступления излагались в строгом порядке, расположенные по степени их важности. Первым из них было отсутствие трупа. Невозможность обнаружить тело было проклятием и кошмаром следователей. Предлагались различные методы, как в дневнике Жюли. Первое место на пьедестале заняло химическое уничтожение. Потому что жидкость можно было рассеять, она могла быть поглощена почвой или вылита в канализацию. Далее Габриэль ознакомился с руководством к действию. Правила, настолько же конкретные, насколько леденящие, следовали одно за другим. «Наносить удар наудачу», «Никогда не появляться вместе», «Между преступлениями должно пройти время», «Не иметь никакой связи с жертвой». Речь также шла о подмене трупа, что в обязательном порядке подразумевало «наличие сообщника в органах, занимавшихся расследованием, с целью фальсификации анализов». Обговаривалось также, что сообщество будет регулярно собираться здесь в первую пятницу каждого месяца, а между этими собраниями любые контакты должны быть исключены. Ничто в их еженедельниках, бумагах или информационных данных не должно указывать даже на малейшую связь между членами сообщества.
Габриэль, не отрываясь, проглатывал эти исполненные абсолютного холода тексты. В другой части речь шла о «демонстрации» и о распространении результатов их труда. Потому что целью было не только совершить преступление, но и скормить его самым широким массам. Это и служило основным двигателем их деятельности. Они распространяли свои произведения среди знакомых и простой публики, с тем чтобы эффект от разоблачения, когда оно произойдет, был как можно сильнее. Все те, кто читал или видел, станут неотъемлемой частью художественной акции этих ненормальных. Благодаря трактату в его руках Габриэль стал свидетелем рождения новой формы искусства, самой гнусной из всех: искусства криминального.
< …> Нам будет полезен каждый зритель. Они станут свидетелями идеального преступления, сами того не зная, но в глубине души, в самых тайных ее закоулках, они будут знать. Караваджо любил смотреть, как в глазах тех, кто любовался его картинами, отражается отвращение. Наши преступления станут тем идеальнее, что этот ужас будет увиден тысячами людей. Людей, которые за это заплатили. Индивидуумов, которые, когда все откроется, осознают истинную силу нашего начинания и всю мощь нашей акции .
Так вот в чем было дело. Неужели столько страданий, столько риска — все из-за дерьмового тайного общества, целью которого было превратить преступление в маскарадный спектакль?
Габриэль уже представлял себе, какое впечатление произведет это на сотни тысяч читателей Траскмана, когда в один прекрасный день раскроется правда. Он подумал о старом Паскале Круазиле, который, скорее всего, ничего не знал и каждый день разглядывал портрет похищенного и наверняка убитого молодого человека.
< …> Однажды, когда мы примем решение, настанет момент разоблачения. Но, как в хорошем романе ужасов, ему суждено прийти как можно позже. В принципе это разоблачение должно исходить от нас самих, но его источник может находиться и вовне, оставаясь тем самым вне нашего контроля; и самым вероятным, хотя и чисто гипотетическим подобным источником является полиция.
< …> В случае если третье лицо заподозрит одного из членов сообщества, ожидается, что каждый из нас обдумает и предложит эффективный выход, чтобы вырваться из-под власти чужака и не подвергать опасности деятельность общества. Наш союз, даже раненный, усеченный, попавший под подозрение, должен выжить до последнего из нас или до финального разоблачения.
Не все методы действия их организации были упомянуты. Не приводились способы осуществления похищений (нигде не было речи о русских или о мафии), высказывания носили общий характер. Ни имен, ни мест. Также ни слова о природе распространяемых произведений. Габриэль знал, что Хмельник использует написанные им портреты, чтобы изобразить преступления, а Траскман свои книги, но двое остальных?
Он получил частичный ответ, когда на последней странице появились четыре символические подписи, расположенные друг под другом. Эти психи подписали свой манифест собственными инициалами.
КТ, АГ, АА и ДК.
Калеб Траскман и Арвель Гаэка. Что до двух остальных… И вдруг буквы «АА» бросились в глаза Габриэлю. Это оказалось настолько очевидным.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу