Мария Адольфссон - Штормовое предупреждение

Бу Рамнес сидит на полу и впервые за всю свою взрослую жизнь чувствует, как страх ползет по спине, цепенит руки и ноги. Жуткий, беспощадный, животный страх. Его опять тошнит, на этот раз без последствий. Голова кружится, рукой он попадает во что-то мокрое. Лужа, еще теплая. Можно не смотреть на светло-серые брюки, и без того понятно: они потемнели от мочи.

За окнами опускаются февральские сумерки, тусклые, серые. Ложатся на море, скалы и островки, на голые ветки рябины и хрусткий тонкий покров снега. Стирают очертания, зовут призадуматься. Время пока не пришло. Пожалуй, уже угадывается разница в освещении, тени уже не такие длинные, как всего несколько недель назад. Пожалуй, уже вернулся домой первый чибис, но в песне правильно говорится: “еще далёко до ягнят и игр веселых”.

Шипящий звук из кухни нарушает тишину, но никто не шевелится. Лео сидит в кресле с гитарой на коленях и блокнотом на столике рядом. На голове у него большие черные наушники, губы беззвучно двигаются, когда он записывает аккорды. Сигрид лежит на диване, на спине, кажется, и она тоже далеко-далеко, но в другом краю; закинув одну ногу на спинку дивана, она изучает свой мобильник и все время тычет пальцами в дисплей.

— Черт побери! — Карен опускает книгу. — Вы что, не слышите, там выкипает?

Чья сегодня очередь готовить, она не помнит. Главное, что не ее. Снова доносится шипение. Со вздохом она встает, идет на кухню. Нарочно громко шлепает шерстяными носками по деревянному полу.

Кроме запаха подгоревшего на конфорке рисового крахмала, пахнет чесноком, тимьяном и бараниной. Она быстро сдвигает кипящую ключом кастрюлю, убавляет нагрев. Снимает крышку с соседней кастрюли, помешивает содержимое и с облегчением отмечает, что там ничего не подгорело. Оборачивается, смотрит на кухонный стол, снова со вздохом. Тот, кто начал было накрывать, почему-то вдруг передумал. На столе стоит стопка тарелок, увенчанная кучкой приборов, но крошки после завтрака так никто и не смахнул.

Сигрид, думает она, открывая кухонный шкафчик. Тянется за будничными стаканами, медлит, смотрит на верхнюю полку. Красное вино, думает она. Нельзя есть баранину с рисом без красного вина.

— Прости, эсэсмэска пришла от Ханне из клуба, а потом я забыла…

Сигрид явно вышла из мобильной комы и явилась на кухню. Не договорив, она, как слышит Карен, принимается расставлять тарелки, раскладывать ножи и вилки.

— Н-да, тот, кто не выполняет свои обязанности, красного вина не получит, — не оборачиваясь, говорит Карен. — Таково правило, ты же знаешь. Кто, черт побери, поставил бокалы на верхотуру, не достанешь ведь, — добавляет она, поднимаясь на цыпочки.

Сигрид смотрит на спину Карен с таким видом, будто узнала, что растаяли последние остатки полярных льдов.

— Она шутит. Подыграй, притворись, что очень смешно.

Лео тоже пришел на кухню, стоит за спиной у Карен. Прямо через ее голову легко достает бокалы, ставит на стол, потом, опершись ладонями на мойку, кладет подбородок ей на плечо.

Он знает, что она улыбается. Знает, что Сигрид закатывает глаза.

— Какое вино будем пить? — шепчет он в ухо Карен.

— Я сама принесу, — быстро говорит она, высвобождаясь.

Лео и так уже бульдозером прошелся по ее винным запасам, и в обычный четверг она считаные бутылки “Бруйи” тратить не намерена.

Карен едва успевает спуститься до середины подвальной лестницы, когда в кармане жужжит мобильник. Она останавливается. Взгляд на дисплей, и при виде номера звонящего пульс учащается. Этого звонка она с дрожью и надеждой ждала каждую секунду последние две недели.

Ждала с той минуты, когда решила рискнуть всем.

Часами она бродила по кухне, прежде чем решилась. Слушала искусительный голос, говоривший, что необходимости нет, и строгий голос — что не стоит. Вправду не стоит. И собственный голос, говоривший: ты же знаешь, что все равно это сделаешь. Что сомнения — лишь способ отодвинуть неизбежное. Она достанет из кухонного стола мобильник и сделает этот звонок, хотя делать его нет необходимости и не стоит. Звонок, из-за которого, если кто узнает, она может потерять работу.

Они попытаются понять. Наверно, подумают, что она еще была в шоке от случившегося. Что минуло только две недели с того дня, когда она боролась в подвале за свою жизнь. Что была не в себе, не осознавала последствий. Да, вероятно, именно так они и подумают.

И полностью ошибутся.

Карен Эйкен Хорнби прекрасно знала, что делает, в тот день почти две недели назад, когда сделала звонок, из-за которого потеряет не только работу, но много больше, если человек на другом конце линии предаст.