Карел Михал: Шаг в сторону

В общем слишком много тумана.

А главное, неизвестно, была ли смерть насильственной. Может быть, самоубийство. Не исключена возможность, что этот гражданин, нализавшись до чертиков, сам свалился в Лабу. Деньги и документы, которые люди обычно носят с собой и которых у него не нашли, пьяный мог вытряхнуть где-нибудь в другом месте. И неизвестно также, что он утонул именно в Дечине, может быть, его принесло течением бог знает откуда. Нашли его недалеко от пристани.

Конечно, в этом нет ничего удивительного и еще меньше загадочного. Личность каждого покойника рано или поздно бывает установлена. Ведь долгое отсутствие обычно вызывает беспокойство близких, и человека начинают разыскивать. Потом сопоставляют факты, и все становится на свои места. Конечно, не сразу. Нельзя перевернуть всю республику вверх ногами только из-за того, что кого-то вытащили из воды, но кого именно — неизвестно. На все нужно время.

Это были те самые часы. В воде они немного поржавели, нож тоже. Спички совершенно размокли, коробочка для сигарет была самая обыкновенная, какую всюду можно купить за полторы кроны, носовой платок тоже ничем не примечательный, без метки из прачечной. Дечинцы все это исследовали, записали, описали и сложили в ящик. Они обратили внимание на то, что на пачке от сигарет, которая лежала в целлулоидной коробочке, что-то написано химическим карандашом. Все это должно было совершенно размокнуть, но как-то случайно бумага прилипла к целлулоиду, поэтому можно было разобрать, что там написано. Выглядело это так: «Будей площ. субб. воск. 7ост.»

Поскольку мне ничего другого не оставалось, я стал делать предположения. Это мое любимое занятие.

«Будей», думал я, означает «Будейовицы», «площ.» — площадь». О Будейовицах я знаю немного. Был я там один раз, лет пять назад. Там в вокзальном ресторане у меня украли перчатки. «Ост.», очевидно, обозначается «остановка» — значит, семь остановок. Видимо, запись имеет отношение к какому-то транспорту. Она была важной для владельца целлулоидной коробочки. Семь остановок от Будейовиц — это может быть что угодно. Правда, если бы это «площ.» — «площадь» — имело отношение к этому «чему угодно», тогда бы запись выглядела иначе: «Будей — 7 ост. — площ.», а не так, как было на коробочке. Значит, это «что-то» находилось за семь остановок от площади в Будейовицах. С площади, вероятно, уходит автобус. «Субб. воск.» — означает субботу и воскресенье. Вероятнее всего, там есть специальный автобус для туристов. Последнее — это уже слишком отдаленное предположение, потому что автобус может курсировать каждый день, а пометка «субб. воск.» может означать, что только в субботу или в воскресенье посещение данного места имело смысл для владельца целлулоидной коробочки. Так здорово я все это «предположил», что даже сам удивился своим способностям.

Потом взял расписание движения автобусов. Из Будейовиц в субботу и воскресенье особые автобусы для туристов не выезжали. Если бы это был какой-то специальный рейс, человек, сделавший запись, должен был бы как-то отметить для себя, какие именно суббота и воскресенье. Правда, были такие станции, где автобусы останавливались только в субботу и в воскресенье из-за туристов. Я рыскал по расписанию, как муравей, по всем направлениям, какие только можно было принять во внимание. «Седьмая от площади, только в субботу и воскресенье» — Ципрбург — замок.

По всем правилам игры мне следовало немедленно отправиться по следу в замок Ципрбург поездом, самолетом, верхом и на тачке, как говорит Карел Чапек. Только я уже лет пятнадцать не играю в индейцев, поэтому спокойно вернулся в Прагу, чтобы посоветоваться обо всем со Стариком.

Когда я ввалился к нему, у него торчал Вильда Бахтик. Наверное, излагал ему свою точку зрения, потому что Старик кивал головой и недовольно морщился. Я встал по стойке «смирно» и сказал:

— Товарищ капитан, разрешите доложить!

Я не знаю более приличного способа выжить кого-нибудь, чем официальный тон. Порядочный человек встанет и уйдет, он поймет, что разговор не для его ушей. Я не хочу сказать, что Бахтик непорядочный, но он торчал на своем месте как ни в чем не бывало. Можно было подумать, что он дает мне аудиенцию. Старик сообразил, в чем дело.

— Так… На сегодня достаточно, товарищ лейтенант, продолжайте в том же духе.

Вильде ничего другого не оставалось, как сказать:

— Разрешите идти?

Потом я рассказал Старику обо всем, что увидел в Дечине, и выложил ему свои соображения. Теперь я уже не казался себе таким умным. Теперь я сообразил, что с площади в Будейовицах ходит и троллейбус, и хотя это было маловероятно, я все же не проверил, не делает ли и он специальных остановок. Но было поздно. Мне ничего не оставалось, как только ждать, когда Старик скажет: «Клетчатые кепочки оставьте в прихожей». Он всегда так говорил, когда следователь слишком увлекался методом дедукции.