Николай Леонов - Ультиматум Гурова

Секретарша смотрела на него с изумлением и страхом — она даже представить себе не могла всегда уравновешенного шефа в таком состоянии.

Конышев отдышался, махнул рукой и проговорил:

— Все в порядке, Люда, простите. Идите, работайте спокойно.

— А… вы? — неуверенно произнесла та.

— А я… Я, пожалуй, поеду домой. Наверное, сегодня не смогу работать.

— Может быть, имеет смысл попросить Алексея Владимировича вас подвезти? — предложила Люда. — У вас руки трясутся.

— Ничего, ничего, — делая глубокие вдохи и выдохи, успокоил ее директор. — Со мной все будет в порядке.

Его вдруг охватило непреодолимое желание оказаться дома, рядом с дочерью, убедиться, что с ней все хорошо. И он, даже не заперев свой кабинет, поспешил покинуть контору. Альбины поблизости не было видно.

«Испугалась, негодяйка! — думал он, выводя свой «Лексус» на проезжую часть. — Что она там несла? «Лишу самого дорогого»? Да ну, бред! Не стоит воспринимать слова этой идиотки всерьез!»

Однако чувство тревоги не покидало его всю дорогу, и, только оказавшись дома и увидев Маргариту целой, невредимой и даже веселой, Виктор Станиславович немного успокоился. Маргарита собиралась в какой-то клуб с друзьями — «зажигать», как она выражалась. Конышев знал, что ее даже прозвали Зажигалкой. Ему не слишком нравилось это увлечение, однако оно все же казалось ему довольно безобидным, и обычно Виктор Станиславович не препятствовал дочери ходить туда, где ей было весело.

Но сегодня Конышев вдруг стал убеждать дочь никуда не ходить. Чего он испугался? Он и сам не мог объяснить.

Маргарита, разумеется, восприняла предостережения отца с недоумением и отнеслась к ним, как к причудам. Быстро нарядившись, она чмокнула Виктора Станиславовича в щеку и упорхнула. Тот же долго не мог избавиться от чувства тревоги, постоянно смотрел на часы и несколько раз набирал номер сотового Маргариты. Та, конечно, не отвечала — видимо, просто не слышала за музыкой и разговорами. Конышев даже достал из бара бутылку коньяка и выпил в общей сложности граммов триста — очень приличную для него дозу. Но никакого опьянения и долгожданного покоя не наступало. Он долго не мог заснуть, ворочался, вставал, снова наполнял рюмку и, только когда в двери в четвертом часу забрякал ключ и на пороге появилась чуть усталая и под хмельком, но вполне довольная Зажигалка, смог наконец провалиться в тяжелый сон. Наутро мучила головная боль и сухость во рту, в офис Конышев приехал лишь к полудню. Потом, за рабочими делами, он немного забылся, а вскоре вся эта неприятная история стерлась из памяти. Альбина больше не докучала ему своими визитами и звонками, и Виктор Станиславович окончательно пришел к выводу, что это были пустые угрозы обиженной женщины…

— А теперь, значит, вы так не считаете? — спросил Гуров, после того как Конышев наконец умолк. — Раз так подробно мне все это изложили…

— Не знаю, — медленно ответил Виктор Станиславович. — Я просто счел своим долгом упомянуть об этом.

Гуров постучал согнутым пальцем по подлокотнику кресла и задумчиво произнес:

— Но вы же не хотите сказать, что ваша жена, дабы насолить вам, решила убить свою собственную дочь?

— Нет-нет, конечно! — испуганно замахал руками Виктор Станиславович. — Альбина, конечно, женщина весьма… невысоких моральных качеств, но она все же не чудовище! Просто… Просто мне вдруг вспомнились ее угрозы, и все!

— Ох, что-то вы темните, Виктор Станиславович, темните! И, вообще, рассказали мне не все. Кое-что скрыли вы от меня, Виктор Станиславович.

У Конышева забегали глаза. По всей вероятности, он скрыл от Гурова достаточно нелицеприятных фактов и сейчас пытался понять, что именно полковник имеет в виду.

— Я вам помогу, — кивнул тот. — Вопросов у меня к вам накопилось много, и сейчас мы будем последовательно получать на них ответы. И первый вопрос касается прошлого вашей дочери. Вы тут упоминали о детской комнате милиции, так?

Конышев вздрогнул, потом осторожно качнул головой.

— Ну, взятие на учет в инспекции по делам несовершеннолетних — это еще не самое страшное, что может произойти с подростком, — продолжал Гуров. — А вот уголовное преступление, совершенное уже по достижении совершеннолетия, — куда круче. Вы, наверное, знаете, что, вообще-то, возрастом, с которого начинается уголовная ответственность, считается восемнадцать лет. Но есть ряд преступлений — точнее, их двадцать, — за совершение которых предусмотрена ответственность уже с четырнадцатилетнего возраста. Это, без сомнения, тяжкие преступления, совершенные с умыслом. К ним относится, к примеру, убийство, изнасилование… — Перечисляя, Гуров продолжал следить за лицом Конышева, которое менялось на глазах. — Но это не ваш случай, к счастью. Однако разбой — тоже тяжкое преступление. А вашей дочери на момент его совершения было уже почти семнадцать лет…