Джеффри Дивер - Место преступления

— О Розамунде и речи быть не может быть, — сказала мать Джеймса без всякой теплоты в голосе. — Ей всего одиннадцать, и я не могу допустить, чтобы она отвечала за Оливера.

— Но Джеймс вполне справится, правда? Джеймс теперь такой высокий, он выглядит как взрослый. И Джеймс, в любом случае, всегда был потрясающе ответственным.

Его мать оставила эту реплику без внимания. И издала один из тех вздохов, которые у кого-кого, а у Джеймса напрочь отбивали охоту просить о чем-то еще. Но не такова была Мирабель.

— Ну только один разок — завтра! Начиная с послезавтра, я буду сидеть дома, как примерная мамочка, а через месяц миссис Ходжес вернется. Только с семи… до, скажем, одиннадцати самое позднее.

— Я сама побуду с Оливером, — сказала мать Джеймса.

Заверения Мирабель ничего не стоили, и, вместо того чтобы сидеть дома с Оливером, она появилась на ферме Юз-Холл три дня спустя, чтобы подбросить им мальчика — на этот раз чтобы отправиться за покупками с матерью Гилберта. Отсутствовала она четыре часа. Оливера стошнило — он объелся ирисками, которые нашел в комнате у Розамунды, вырвал с корнем шесть комнатных растений и оборвал с них все листья, прежде чем Джеймс застал его за этим занятием.

В следующий раз, сказала мать Джеймса, она всего этого ни за что не допустит. Она уже обещала Мирабель посидеть с Оливером в ближайший субботний вечер. И сделает это, а потом — все, конец истории. Решимость ее лишь укрепилась после того, как Мирабель в субботу соизволила вернуться лишь в полпервого ночи. Она бы выложила это Мирабель прямо в лицо, без обиняков, заявила Элизабет Файфилд своим домочадцам за завтраком, но при всем этом присутствовал Гилберт Колридж, и ей не хотелось срамить Мирабель в его присутствии.

Во вторник, на который было перенесено заседание Женского института, отличная погода сменилась грозой, к полудню уступившей место затяжному дождю. Джеймс посвятил день уборке и разборке пещеры. Его столько раз просили об этом, и он в самом деле собирался это сделать, но кто захочет сидеть в душной комнате, когда сияет солнце, а температура за окном больше 26 градусов по Цельсию? А вот нынешний вторник в высшей степени подходил для того, чтобы отобрать книги, которые ты перерос, освободить комнату от аквариумов, клеток и сосудов, которые уже пустовали, коллекций, которые превратились в ящики со всякой дребеденью, в общем, вымести и расчистить дорожку — во взрослую жизнь.

Снимая с верхней полки книжки, он наткнулся на вещь, о существовании которой почти забыл, — на склянку с надписью datura stramonium. Тут раздумывать было нечего — это точно на выброс. Он с любопытством глянул на пузырек, на заполнявшую его зеленовато-коричневую жидкость, которая за минувшее время осела и посветлела. Зачем он ее приготовил, с какой целью? В другие времена он мог бы стать алхимиком или колдуном, и он сокрушенно покачал головой над Джеймсом-ребенком, которого больше не существовало.

Как много книг больше не представляло для него интереса! Детское чтение. Он стал раскладывать их на полу на две кучки: «нужные» и «ненужные». Палмерстон сидел на подоконнике и следил за ним не мигающими желто-золотыми глазами, блестевшими на круглой, серой, довольно крупной мордочке. Как хорошо, подумал Джеймс, что он избавился от мышей до появления Палмерстона. А клетку для мышей можно и продать. Один из мальчиков у него в классе держал хомячков и что-то говорил о том, что ему бы не помешала запасная клетка. Нет ничего зазорного в том, чтобы позвонить и поинтересоваться.

Джеймс спустился в гостиную и снял трубку, чтобы набрать номер Тимоти Гордона, но телефон молчал. Гудка не было, а тишина в трубке нарушалась только потрескиванием и щелчками. Придется идти на дорогу к телефону-автомату и звонить инженерам-ремонтникам, но не сейчас, попозже. Льет, как из ведра.

Он уже пересек вестибюль и почти дошел до подножья лестницы, когда прогремел звонок. Мать что-то говорила о том, что могут прийти из прачечной. Джеймс бездумно открыл дверь, готовый кивнуть посыльному и сунуть ему в руки короб с бельем, но за дверью вместо посыльного стояла Мирабель.

Машину она припарковала на дорожке, в переднем окне виднелась рожица жевавшего что-то Оливера, который елозил по стеклу липкими пальчиками, оставляя следы. Мирабель, как сказала бы тетя Джулия, разоделась в пух и прах, и уж никак не по погоде: на ней было что-то из кремового шифона с плиссированной юбкой и шлейфом, на шее, кроме нитки бус, красовались два или три шифоновых шарфа, бледно-розовые чулки и кремового цвета туфельки из кожаных полосок, каждая шириной с бечевочку, дополняли туалет.