Ю Несбё - Нож [litres с оптимизированной обложкой]

– Стоп, Харри.

– …поскольку я уже успел наломать дров.

Она подняла темную бровь:

– Да ну?

– Я убедил одну из жертв Свейна Финне стать подсадной уткой, чтобы взять его с поличным. Я уговорил невинную женщину надеть на себя микрофон и записывающее устройство, заверив ее, что это часть полицейской операции, хотя на самом деле все это сольное выступление отстраненного полицейского. И его соучастницы, бывшей коллеги. То есть тебя.

Кайя уставилась на него:

– Ты шутишь?

– Нет, – покачал головой Харри. – Оказывается, нет таких моральных границ, которые я не решился бы перейти, чтобы только поймать Свейна Финне.

– Именно это я и хотела сказать.

– Ты нужна мне, Кайя. Ты со мной?

– Да с какого такого перепуга мне быть с тобой? Это же полный бред!

– Вспомни, сколько раз мы знали имя виновного, но ничего не могли поделать, потому что были обязаны подчиняться правилам. А теперь просто красота: ты больше не работаешь в полиции и не должна следовать инструкциям.

– А ты должен, несмотря на то что временно отстранен. Харри, ты рискуешь потерять не только работу, но и свободу. Смотри, как бы в конце концов тебя самого не засадили за решетку.

– Обо мне не беспокойся, Кайя. Я ничем не рискую, потому что мне больше нечего терять.

– Ночной сон. Ты хоть понимаешь, на что толкаешь бедную женщину?

– Ночной сон я уже давно потерял. Между прочим, Дагни Йенсен знает, что мы действуем не по инструкции, она раскусила меня.

– Она так и сказала?

– Нет. Эта женщина сделала вид, что поверила мне. Ведь в этом случае она впоследствии сможет отговориться тем, что думала, будто это была законная полицейская операция. Она, как и я, очень хочет, чтобы Свейн Финне был устранен.

Кайя перевернулась на живот и приподнялась на локтях. Рукава шерстяной кофты соскользнули с длинных тонких рук.

– «Устранен»? Что именно ты хочешь этим сказать?

Харри пожал плечами:

– Выведен из игры. Удален.

– Удален – откуда?

– Из города. Из общества.

– Посажен в тюрьму, правильно?

Харри посмотрел на нее, затянулся незажженной сигаретой и кивнул:

– Как вариант. Так ты согласна?

Кайя покачала головой:

– Не знаю, решусь ли я, Харри. Ты… изменился. Ты всегда отодвигал границы, но сейчас… Это не ты. Это не мы. Это… – Она продолжала качать головой.

– Ну же, договаривай.

– Это ненависть. Это просто жуткая смесь горя и ненависти.

– Ты права, – сказал Харри. Он вынул сигарету изо рта и засунул ее обратно в пачку. – Знаешь, а ведь я ошибался. Я не все потерял. У меня до сих пор еще осталась ненависть.

Он поднялся и направился к выходу. Иэн Гиллан кричащим вибрато обещал ему вслед: «Gonna make it hard for you, you’re gonna…» [23] «Я осложню тебе задачу, тебе дорога…» (англ.) Фраза так и осталась незаконченной, гитара Ричи Блэкмора заглушила вывод Гиллана: «…into the fire!» [24] «…в полымя!» (англ.) Харри оказался на улице, миновал ворота и вышел прямо в ослепительный свет дня.

Пиа Бор постучала в бывшую спальню дочери.

Подождала. Ответа не последовало.

Она распахнула дверь.

Руар сидел на кровати спиной к ней. На нем по-прежнему была камуфляжная форма. На покрывале лежали пистолет, ножны с кинжалом и прибор ночного видения.

– Ты должен остановиться, – сказала она. – Слышишь, Руар? Так не может продолжаться.

Он повернулся к ней.

По покрасневшим глазам и следам от слез на щеках Пиа поняла, что он плакал. И, судя по всему, совсем не спал.

– Где ты был сегодня ночью? Что ты сделал? Ты должен поговорить со мной.

Ее муж, или тот, кто когда-то был ее мужем, вновь отвернулся к окну. Пиа Бор вздохнула. Руар никогда не рассказывал жене, где бывал, но комки земли на полу указывали на то, что, возможно, он находился в лесу. В саду. На свалке.

Она села на противоположный край кровати. Ближе просто не могла. Потому что от чужого человека хочется держаться на расстоянии.

– Что ты сделал? – вновь спросила она. – Что ты сделал, Руар?

Пиа с ужасом ждала его ответа, а когда спустя пять секунд он так ничего и не сказал, она поднялась и быстро вышла из комнаты, испытывая некоторое облегчение. Что бы он ни натворил, на ней вины не было. Она честно пыталась все выяснить, несколько раз задала ему вопрос. А что еще можно требовать от человека?

Дагни стояла под фонарем, что висел над входом в католическую церковь. Она посмотрела на часы: девять. А что, если Финне не придет? С Драмменсвейен и Мункедамсвейен доносился шум уличного движения, но когда она посмотрела на узкую улочку, ведущую к Дворцовому парку, то не увидела там ни проезжающих машин, ни людей. В другом конце улицы, со стороны набережной Акер-Брюгге и фьордов, тоже никого. Ну просто «глаз» урагана, мертвая зона города. Церковь находилась между двумя офисными зданиями, и указаний на то, что это Божий дом, было мало. Правда, здание кверху сужалось и заканчивалось башенкой-шпилем, но на фасаде не имелось ни креста, ни изображений Иисуса или Девы Марии, никаких цитат на латыни. Резьба на массивных дверях – широких, высоких и открытых, – возможно, и наводила на мысли о чем-то связанном с христианством, но в остальном, насколько Дагни могла судить, это мог быть вход в синагогу, мечеть или даже в храм какой-нибудь небольшой религиозной секты. Правда, если подойти поближе, то можно было прочитать в стеклянной витрине рядом с дверьми объявление о том, что в это воскресенье в церкви с самого утра проходят мессы. На норвежском, английском, польском и вьетнамском языках. Последняя месса, на польском, закончилась всего полчаса назад. Шум вдалеке не прекращался, но на этой улице было тихо. Неужели она совсем одна? Дагни не спросила у Харри Холе, скольких коллег он разместил поблизости для наблюдения за ней и есть ли кто-нибудь из них здесь, на улице, или же все находятся в церкви. Хотя, пожалуй, лучше этого не знать, ведь знание могло ее выдать. Она смотрела на окна и парадные на другой стороне улицы взглядом, полным надежды. И одновременно отчаяния. Потому что в глубине души Дагни подозревала, что здесь находится только инспектор Холе. Лишь он и она. Именно это Холе пытался объяснить ей взглядом. И после его ухода она покопалась в Сети и нашла подтверждение тому, что, как ей помнилось, читала в газетах: Харри Холе был известным полицейским и мужем той бедной женщины, которую совсем недавно зарезали. Так вот откуда этот внутренний надлом: что-то разрушено, зеркало треснуло. Но сейчас уже слишком поздно отступать. Она сама заварила эту кашу, хотя вполне могла и отказаться. Но не отказалась, позволила себя обмануть.