Ю Несбё - Нож [litres с оптимизированной обложкой]

Харри опустил стекло. Она наклонилась и улыбнулась ему:

– Хэлло, мистер. Позвольте озвучить тарифы: четыре сотни за работу руками, семь за…

Харри помотал головой и протянул ей два полиэтиленовых пакета: один со свитером Рингдала, другой со своими собственными джинсами.

– Ты знаешь, что в Норвегии в это время суток уже не работают?

– О, значит, вот почему я здесь одна? Вы, норвежцы, и правда можете научить кое-чему весь мир.

– Меньше работать?

– Понижать планку. Зачем летать на Луну, если у тебя есть дача в горах?

– Мм… Я высоко ценю твою помощь, Александра.

– В таком случае тебе надо было выбрать что-нибудь по прейскуранту, – произнесла она без тени улыбки. – Так, значит, эта Кайя тебя соблазняет? Я убью ее.

– А ее-то за что? – Харри внимательно посмотрел на Александру. – Мне казалось, ты ненавидишь ловеласов вроде меня?

– Я ненавижу тебя, но убить хочу ее. Понимаешь?

Харри медленно кивал. Убить? Может, это была какая-то румынская шутка, которая в переводе на норвежский невольно прозвучала гораздо более грубо, чем было задумано? Он хотел было спросить ее об этом, но передумал. Александра отступила на шаг от машины и смотрела, как бесшумно поднимается боковое стекло. Уезжая, Харри глянул в зеркало на тоненькую фигурку, которая становилась все меньше. Она все еще стояла, опустив руки вдоль тела, там, под уличным фонарем.

Проезжая под Третьим транспортным кольцом, он позвонил Кайе и рассказал ей обо всем: о свитере и шарфе в ящике, о внезапном явлении Рингдала и пистолете. Он попросил ее как можно быстрее проверить, имеется ли у Рингдала разрешение на оружие.

– Да, Кайя, и вот еще что… – начал Харри.

– Может, обсудим, когда ты приедешь? – перебила она. – Или ты сегодня ко мне не собираешься?

– Мне надо подумать, – сказал Харри. – А лучше всего мне думается в одиночестве.

– Конечно. Извини, я не хотела тебя доставать.

– Ты меня вовсе не достаешь.

– Нет, но я… – Она вздохнула. – Ладно, что там еще?

– Я обнаружил у Рингдала фотографию изуродованного трупа женщины. Она висит на стене прямо над его компьютером. Ну, знаешь, чтобы он все время мог ее видеть. Как диплом или что-то в этом роде.

– О господи. И что это значит?

– Я не знаю. Как ты думаешь, можно найти фотографию его бывшей жены, той пропавшей русской?

– Полагаю, это не так сложно сделать. Если не обнаружу фото в «Гугле», то позвоню ее подруге. Пришлю тебе на телефон.

– Мм… Спасибо. – Харри медленно ехал по улице Согнсвейен между каменными виллами, окруженными тихими английскими садами. Прямо на него двигались две включенные фары. – Кайя?

– Что?

Это автобус. Когда автобус проезжал мимо Харри, то на него из освещенного салона смотрели бледные, похожие на привидения лица. Среди них было ее лицо – лицо Ракели. Картинки из памяти стали более четкими, они были похожи на камни, которые вот-вот сорвутся вниз.

– Ничего, – ответил он. – Спокойной ночи.

Харри сидел на диване и слушал «Рамоунз».

Не потому, что ему так уж нравилась эта группа, а потому, что пластинка лежала в проигрывателе с тех самых пор, как он распаковал подарок Бьёрна. И ему внезапно подумалось, что он избегал музыки после похорон, ни разу не включил радио ни дома, ни в автомобиле, предпочитая тишину. Тишину, необходимую для размышлений. Тишину, в которой Харри пытался расслышать, что ему говорит тот голос снаружи, с другой стороны темноты, с противоположной стороны окна в форме полумесяца, из автобуса, наполненного привидениями. Он говорил то, что Харри почти – только почти – понимал. Но сейчас этот голос, наоборот, надо было заглушить. Потому что он говорил слишком громко и Харри не мог его больше слушать. Он прибавил звук, закрыл глаза и откинул голову назад, к полке с виниловыми пластинками. «Рамоунз». «Road to Ruin». Короткие рубленые сообщения Джоуи. И все же Харри казалось, что эта музыка скорее поп-рок, чем панк-рок. Обычно так и происходило. Успех, размеренная жизнь, возраст – все это даже самых озлобленных делало более мирными. Так случилось и с самим Харри. Он стал более мягким, добрым. Можно даже сказать, общительным. Счастливый домашний мужчина, состоящий в счастливом браке с любимой женщиной. Нет, не в безупречном. Хотя, пожалуй, их семейную жизнь можно было назвать безупречной, ведь все у них было лучше некуда. До тех пор, пока в один прекрасный день они оба не совершили ошибку. Это было как гром среди ясного неба. Ракель выложила ему все свои подозрения. А Харри сознался. Вернее, нет, не сознался. Он всегда рассказывал жене то, что она хотела знать, ей достаточно было просто спросить. А у нее всегда хватало ума не спрашивать больше, чем, по ее мнению, ей следовало знать. Значит, Ракель посчитала, что в данном случае ей надо знать правду. Всего одна ночь с Катриной Братт. Катрина позаботилась о нем однажды вечером, когда он был так пьян, что не мог позаботиться о себе сам. Был ли у них секс? Харри не помнил, он был настолько пьян, ну просто в стельку, что, скорее всего, даже если бы и попытался, у него бы ничего не вышло. Но он сказал Ракели правду, что полностью этого исключить нельзя. А она ответила, что это не имеет никакого значения, что он все равно предал ее, что она больше не хочет его видеть, и попросила Харри собрать свои вещи.