Сандроне Дациери - Убить Отца

Отец вернулся в трейлер, и на этот раз в руках у него был крупный сверток. Положив свою ношу на стол, он остался молча стоять на ногах. Сообщив Данте, какой подарок его ждет, он сразу же ушел, чтобы тот успел вволю раздразнить свое любопытство.

Данте сел на кровати, прислонившись затылком к стене. Трясло уже не так сильно, но он чувствовал непреодолимую слабость во всем теле. Было тяжело дышать, а сердце колотилось как бешеное.

– Ты принес мне другой подарок? – с трудом выговорил он.

– Не совсем. Можно сказать, что это подарок для меня, – ответил Отец.

Он открыл сверток и достал картонную папку, жгут, пузырек с перекисью водорода и шприц, а затем сорвал с тюка ткань и бросил ее на пол. Под ней оказалась старая стопорезка – что-то вроде ятагана с деревянной рукоятью, прикрепленного к стальному основанию. Такие резаки раньше использовались в типографиях для разрезания бумаги на листы определенного формата с целью укладки в стопы.

При виде остро заточенного лезвия Данте вздрогнул:

– Для тебя?

– Небольшая демонстрация. Доказательство, что ты именно таков, каким я тебя считаю.

Он пододвинул стол так близко к кровати Данте, что ножки почти касались его тела, а затем подтащил к себе стул и сел. Теперь их разделяло меньше метра – длина металлического троса. Отец все рассчитал: Данте не сможет броситься на него, но дотянется до стола. И до стопорезки.

– И что же я должен тебе продемонстрировать?

– Свою силу воли, – ответил Отец. – Твердость духа. – Он взял со стола картонную папку. – Здесь все, что мне было известно о тебе на тот момент, когда ты был избран. Все, что я узнал от твоих родителей: где ты жил, в какой детский сад ходил… Все, что только можно знать о четырехлетнем ребенке.

– Мне было шесть, когда ты меня похитил, – возразил Данте.

Внутри нарастало мучительное желание кричать и рыдать, рвать и метать. Данте постарался взять себя в руки и сконцентрировался на профиле человека в лыжной маске, его шее и форме головы. Он не ошибается. Он знает, кто это такой. Знание придавало ему силы бороться с Отцом и мыслями о нем. Он никогда еще не был так силен. Отец – больше не безымянный призрак, не ускользающая тень прошлого.

– Боюсь, что нет. Если быть точным, тебе было четыре с половиной, – сказал Отец. – Ты почти совсем забыл свои первые дни в башне. Это было необходимо, чтобы в твоей истории не было противоречий, понимаешь? Мы с тобой провели вместе почти тринадцать лет, а не одиннадцать, как ты думал. Как я заставил тебя верить, – с ноткой удовлетворения добавил он.

– Тринадцать лет, – пробормотал Данте.

– Но быть может, узнав, кто ты на самом деле, ты вспомнишь и об этом. Кто знает? Мне и самому любопытно это выяснить. Но сначала… – Отец показал на стопорезку. – Сначала ты должен пройти испытание. Последнее, самое сложное испытание. Ты должен пожертвовать частью себя.

Желудок Данте сжался.

– Говори прямо.

– Мне нужна твоя больная рука.

От потрясения Данте окаменел.

– Ты сумасшедший, – через несколько мгновений прошептал он.

– У истины есть цена, Данте, – сказал Отец. – Ты всегда это знал. И я прошу не слишком высокую цену. Без руки, но со своим настоящим именем ты почувствуешь себя гораздо более целым, чем сейчас.

– Нет.

– Не бойся. Я помогу тебе все сделать правильно.

– Я не боюсь. Просто не хочу доставлять тебе такое удовольствие.

Отец серьезно кивнул:

– Выбор за тобой. Но я дам тебе еще минуту на то, чтобы принять решение. По истечении этих шестидесяти секунд я выйду отсюда и больше не вернусь. Ты упустишь последнюю возможность узнать то, чего всю жизнь был лишен, – свое настоящее имя. – Он подался поближе к нему, не забывая при этом держаться на безопасном расстоянии. – Неужели ты готов от этого отказаться? – Как бы Отец ни старался казаться бесстрастным, Данте различал в его голосе нотки удовольствия и удовлетворения.

– Наслаждаешься моментом? – спросил он.

– Я лишь делаю то, что необходимо.

Данте покачал головой:

– Ты притворяешься ученым. Возможно, когда-то ты действительно им был. Но сейчас ты лишь садист, одержимый властью. Страдания жертв тебя возбуждают. Ты ими упиваешься. И хочешь использовать меня в последний раз.

– Осталось еще двадцать секунд. – Отец прикоснулся ко лбу одетым в перчатку указательным пальцем. – Хронометр у меня вот здесь.

– Неужели ты и правда не осознаешь, что ты такое? Или ты лжешь даже самому себе?

– Десять. – Отец, забыв про подшлемник, попытался вытереть губы. – Обещаю, ты ничего не почувствуешь. Ну, почти ничего. Я помогу тебе попасть в сустав. – Он показал на шприц. – Введешь себе анестетик. А потом я тебя подлатаю. Совсем как раньше, когда ты резал себя в башне. Помнишь?