Александр Валевский - Весь в отца

Глупая кличка прилипла к Мите Кудрявцеву уже на второй день после приезда в лагере. Но она продержалась недолго. На этот раз любители приклеивать ярлычки явно просчитались, попали впросак и теперь готовы были уверять всех и каждого, что они и не думали обзывать Митю «мазилой».

Когда старшая пионервожатая Татьяна Сергеевна предложила ребятам написать о том, какими бы делами они хотели заниматься в лагере, поступило много записок. Тут были заявки шахматистов и рыболовов, туристов и ловцов певчих птиц, спортсменов и вышивальщиц, сборщиков ягод и грибов, певцов и танцоров, музыкантов и садоводов. Нашёлся даже охотник, который хотел истреблять волков. А одна девочка высказала желание организовать ансамбль «пионерской берёзки» и поехать на гастроли в Польшу, чтобы повидать польских школьниц, с которыми она уже давно переписывается. Удивил Татьяну Сергеевну Митя Кудрявцев. Он проявил особый, повышенный интерес к… малярному делу. «Хочу красить!» — написал он кратко, разрисовав каждую букву разноцветными карандашами.

— Что же ты хочешь красить? — спросила его Татьяна Сергеевна.

Она посмотрела вокруг себя, словно поискала глазами какой-нибудь предмет, который бы нуждался в окраске, но ничего не нашла. Кругом сверкали лаки и эмали, начиная от флагштока на пионерской линейке и кончая ярко пламеневшими пожарными вёдрами на белоснежной стене столового павильона.

— Я, право, не знаю, что тебе предложить… — недоумевающе пожала она плечами. — Впрочем, есть одно дело. Перекрась, пожалуйста, два щита: один для объявлений, а другой — для стенгазеты. Они какого-то неприятного коричневого цвета. Сделай их белыми. Кстати, у меня на подоконнике стоит кем-то забытая большая банка гуаши.

— Гуашь не годится, — сказал Митя.

— Почему? — удивилась Татьяна Сергеевна.

— Гуашь не масляная краска. Куда же гуашь? Она дождя боится. Как на неё вода попадёт, так всё и слиняет. Вы хотите белого цвета? Вот я вам не советую. Почему, да? Сейчас скажу. А если солнце на щиты светит, — что делать, а? Ничего не прочтёшь, ослеплять станет белая краска. Так глаза защиплет — заплачешь. А потом… и щиты белые и бумага белая — сольётся всё. Нужны разные цвета и мягкого тона, чтобы легко было читать.

Митя говорил всё это так серьёзно и обстоятельно, с таким деловым видом, словно настоящий мастер, который принимает важный заказ и хочет, чтобы его работа была потом оценена по достоинству.

Татьяна Сергеевна внимательно посмотрела на Митю и одобрительно улыбнулась:

— Я не знала, что ты так разбираешься в этом деле. Ну что ж, хорошо. Я напишу записку завхозу — пусть выдаст тебе нужные краски и всё, что полагается. А ты крась по своему усмотрению, как находишь нужным. Пока щиты, а там посмотрим…

Сразу же, как только горн прозвенел на полдник, Митя вскочил с кровати. Он не спал и нетерпеливо дожидался окончания часа отдыха. Быстро развязав свой рюкзак, он достал небольшой целлофановый мешочек. Сквозь прозрачную оболочку ясно были видны две кисти и маленькая щётка, похожая на сапожную или платяную, но с ручкой.

— Это для чего? Зачем? — заинтересовались ребята. — Неужели привёз с собой в лагерь, а? Потеха! Вот чудак-то! Покажи хоть…

И они, не спрашивая его разрешения, вытряхнули содержимое мешочка на кровать.

Митя терпеливо дал всем поглядеть и спокойно объяснил:

— Да, привёз. Ну и что? Это мне всё папа подарил. Плоская кисть называется «флейц», а которая вроде щётки — «макловица». Для набивки «под торцы». Понятно?

Все промолчали, и никто ничего не понял. Только Сенька Горохов, который имел въедливую привычку говорить презрительно в нос и прибавлять чуть ли не к каждой фразе: «Вот так, понимаешь!» — сказал:

— Понятно! Мазила! Вот так, понимаешь!

Митя не обиделся. У него был миролюбивый характер. Да и стоило ли принимать близко к сердцу каждую мелочь? Но когда Митя явился к ужину с большим ультрамариновым пятном под глазом и голубенькими крапинками, которыми были усеяны его высокий лоб и волосы, дежурная по столовой Нюра Быстрова задержала его. А Сенька Горохов, который дежурил с ней на пару, сказал: