Татьяна Степанова - Умру вместе с тобой

– Феликс, привет. – Мещерский как-то попытался разрядить и эту ситуацию.

– А, привет, не увидел вас сначала… то есть увидел, но… отвлекся.

– Феликс, что за чушь ты несешь? – спросила Евгения Хохловская резко. – Здесь человек из полиции. Усек? Она подумает, что ты травы обкурился!

– Я не употребляю наркотики. – Феликс глянул прямо на Катю. – Это вы из полиции? Таких красивых стали брать на службу? Запишите себе в протокол – я чист в смысле допинга.

– Запишу. – Катя его разглядывала с великим интересом.

Красавец-парень! Такой сын у Романова, пусть и приемный! Но дерзкий.

– Что же ты не сказал мне, что поедешь сегодня к Даше в больницу? – спросил Феликс Романова, сразу как-то сбавив тон.

– Так получилось, спонтанно. Женя мне позвонила – у нее окно свободное в музее. Мы решили съездить в обед. Но я опоздал. А ты ведь был чем-то занят сегодня.

– Как же я могу быть занят, если ты зовешь меня? Чтобы не прийти на твой зов?

«Какая эпическая фраза, – подумала Катя. – И это не стеб. Феликс серьезен. Но так это вычурно звучит, театрально».

– Поехали с нами, в чем проблема? – Евгения Хохловская потянулась за сумкой. – Даша тебя обожает, она обрадуется.

Она встала из-за столика, оставив деньги официантке. Хотела взять Романова под руку, но тот повернулся к Феликсу.

– Пойдем.

– Валентин Всеволодович, одну минуту, – окликнула его Катя.

– Да?

– Раз уж так вышло и вы здесь. Я бы хотела спросить и вас об Афие Бадьяновой-Асанте.

– Это невосполнимая потеря, – сказал Романов, нахмурившись. – Кто ее убил? Как это произошло?

– На даче. Возможно, какой-то хулиган или расист. Но вероятны и другие мотивы. Мы разбираемся. Это дело необычное для нас.

– Я понимаю. Если с моей стороны нужна какая-то помощь, располагайте мной.

– Спасибо. Вы сами как давно видели Афию?

– Достаточно давно уже. Она помогала фонду организовывать выставку.

– Мы в курсе.

– Выставка открылась летом. И был большой банкет после открытия в ресторане. Собственно, с этого времени мы больше с Афией не виделись. Правда, она еще звонила мне несколько раз – в сентябре. По поводу юридических вопросов оформления экспонатов в дар музею. Юристы фонда работают над этим.

– А когда вы с ней общались в ходе подготовки выставки, в контакт с вами через нее входили какие-то ее знакомые из числа приезжих из Африки?

– Нет. Понимаете, для меня это все было в новинку. Я же никакой не спец по африканским делам, по искусству. Это вот к Сергею Мещерскому по этим вопросам обращайтесь. Он наш эксперт. «Ассоциация инвесторов», куда я вхожу, конечно, имеет деловые интересы в африканских странах. Но это бизнес, далекий от музейных дел. А выставка – это был такой благотворительный шаг. Мы собрали команду для этого. И все внесли свой вклад. Афия внесла огромный вклад. И я… я скорблю сейчас от всего сердца. Это великая утрата.

– Завтра похороны на Николо-Архангельском кладбище, – объявила Хохловская тихо. – Феликс, ты пойдешь со мной?

– Пойду, – ответил тот и положил руку на плечо Романова.

Они расстались. Романов очень тепло попрощался с Мещерским. А Катю снова заверил, что фонд окажет любую помощь правоохранительным органам в расследовании убийства.

– Странная какая сцена, правда? – спросила Катя, когда они с Мещерским тоже покинули кафе и стояли на бульваре, размышляя, что делать дальше. – По поводу Хохловской ты, кажется, прав. Между ней и Романовым явно что-то есть. Страсти и гормоны. По крайней мере, с ее стороны.

– Знаешь, все совсем не так, как было летом. – Мещерский хмыкнул. – Она дерганая какая-то. Начала на него кричать, как на мальчишку.

– Как на любовника, Сережа.

– Но он-то к ней холоден.

– Это потому, что мы там были – чужие. Оттого он и был так сдержан и скуп на слова.

– Нет. Когда у мужчины чувства к женщине, это всегда видно. – Мещерский смотрел на Катю. – А Романов и тогда, летом, был сдержан и как-то отстранялся все время, когда она к нему фактически… ну, приставала открыто. А сейчас вообще… И Феликс стал какой-то совсем другой.

– Строит из себя.

– Он не похож на себя прежнего. Знаешь, я ведь их видел вместе всех – до открытия выставки. Первый раз мы с Хохловской и Афией приехали в фонд к Романову. Сидели и ждали, у него какие-то шишки были в кабинете. И Феликс туда тоже приехал как домой. Офис находится в большом особняке, фонд – богатая организация. Возможно, в будущем, через несколько лет, это будет предвыборный штаб. Феликс ни о чем другом не говорил, только о своем приемном отце. Взахлеб! И с таким восхищением. Рассказывал мне, как они ездили с Романовым на рыбалку. Как до этого путешествовали по Камчатке вдвоем – в палатках, на вездеходах. Парень весь светился, как лампочка, от радости и гордости. И когда мы вошли в кабинет Романова – там у него множество фотографий, и он везде на них с Феликсом. Фотографии и маленького Феликса, и подростка. И взрослого уже. Я тогда понял, что они очень близки. Феликс его не называет отцом. Они скорее товарищи, единомышленники. Но такими отношениями любой отец мог бы гордиться. Такое уважение, восторг, поклонение. Феликс помнит события в школе искусств. Романов для него больше, чем приемный отец. Это идеал, понимаешь? А второй раз я их видел на благотворительном мероприятии, посвященном жертвам террактов и всем, кто оказался в сложной жизненной ситуации в связи с природными катаклизмами и военными конфликтами. Они приехали туда все вместе, и Дашу свою взяли с собой. Я тогда стал свидетелем, как бережно Феликс обращается со своей сестрой, как заботится о ней. Фактически нянька при больном ребенке. И это не показное, а настоящее, понимаешь? Настоящая привязанность. И Романов… его отец приемный, он гордился им и был благодарен. Они так смотрели друг на друга. Позавидовать можно – какая семья. Какая замечательная семья, пусть они и не родные. А сейчас что-то совсем другое.