Татьяна Степанова - Умру вместе с тобой

Или о выборе, о нашем пути нельзя горевать? А надо принимать его как данность?

Не все ведь способны на жертву. Не все, только избранные. И духи принимают это как данность. Это как алмаз в их железной короне, запачканной жертвенной кровью…

Катя в память о Володе Миронове занималась судьбой девочки Даши – дочери того, другого, о котором она, может, и не горевала, но…

Слезы лились из ее глаз всякий раз, когда она думала о том, как они остались там, в огне, вместе.

И погребальный пепел было уже не разделить…

Катя провела с больной девочкой несколько дней в центре социальной защиты. Сергей Мещерский помогал ей и Жене Хохловской, оформлявшей документы на опекунство. Хохловская словно состарилась в одночасье. Когда она забирала Дашу из центра, вместе с ней рядом был Феликс. Его выпустили из больницы, зазалатав все раны. И сняли все обвинения.

Но Катя не хотела с ним разговаривать.

Дело о хищении из моргов частей тел покойных в Следственном комитете шло своим чередом. Там предстояло еще много работы.

А Сергей Мещерский все говорил, что только время лечит. Что это единственный наш доктор на все времена, исцеляющий то, что другим неподвластно.

Но так ли это?

С этим самым «временем», как и раньше, у Кати были свои проблемы. И в этот раз время представлялось ей толстым стеклом некой тайной витрины, за которой, если постараться, можно было разглядеть…

Да, успеть разглядеть это…

Пока по стеклу снова не поползла трещина, разделяя, отсекая, перечеркивая…

Но пока все еще представлялось единым целым. Происходящим одновременно – только в разных временных плоскостях. Словно некие границы и правда сдвинулись. И несоединимое вдруг соединилось.

На могиле Афии, заваленной венками, ее верная подруга Полина Журавлева поставила свою любимую фотографию – Афии на снимке было восемнадцать. Они только окончили школу. И Полина часто возвращалась в тот далекий день их общей юности в своих воспоминаниях.

А когда она выпрямилась, то увидела идущего по алее Николо-Архангельского кладбища Глеба Прохорова. Он нес букет роз. Четное число.

Подошел к могиле Афии.

Молча встал рядом с Полиной.

И та впервые ничего ему не сказала, не стала кричать, что он «расист и фашист».

В зале выставки «Искусство и магия» в Музее Востока Серафима Крыжовникова тайно радовалась тому, что сегодня наконец снова понедельник. И нет этих пошлых зевак, музей закрыт для посторонних. Для непосвященных. И она здесь одна. Совершенно одна… С ним…

Чье имя она, в общем-то, так и не узнала. Пока.

Но чей темный деревянный лик она поклялась хранить как зеницу ока, пока смерть не разлучит их.

Но что есть смерть, а?

Что такое есть смерть, мой Господин?

Серафима положила ладони на витрину, откуда он смотрел на нее своими белыми всевидящими очами.

И поблагодарила его.

Из семи покрывал осталось только одно – седьмое. И она пока не находила мужества в своем женском сердце, чтобы приоткрыть и его.

И внезапно она увидела в зале Ахилла Кофи Ассанте – того самого, что прежде встречала с Афией. Он вошел в сопровождении дипломатов нигерийского посольства и директора Музея Востока.

– Наших африканских коллег интересует знаменитый артефакт Черная голова, – объявил директор музея.

Ахилл и дипломаты подошли к витрине, а директор отвел Серафиму в сторону.

– Это представители одной из наших ведущих зарубежных благотворительных организаций – фонда «Душа Африки», а это его нынешний председатель Ахилл Ассанте, очень известная личность в странах Гвинейского залива – меценат, врач, глава Совета духовного наследия Ассоциации коренных племен Золотого Берега, духовный лидер.

– Колдун? – спросила Серафима с нарочитой наивностью.

– Духовный лидер, – повторил директор музея. – Сейчас там приняты такие названия. Только вот незадача – скандал с неким уголовным делом. Ну да они дипломаты, и у него самого дипломатическая неприкосновенность. Нас все это не должно останавливать, потому что «Душа Африки» в качестве партнера нам необходима на будущее.

– Что им нужно?

– Они хотят, чтобы наш артефакт был выставлен в порядке музейного обмена на всеафриканском музейном фестивале в Аккре.

Ахилл Кофи Ассанте подошел к ним. Он слышал последние слова директора музея.

– Да, мы были бы счастливы, если бы ваш музей согласился на выставочный обмен, – произнес он глубоким басом, глядя на Серафиму.