Песах Амнуэль - Расследования Берковича 11 [сборник]

— Потом объясню, — отмахнулся Беркович. — Нужно успеть его взять, когда этот тип вернется домой после работы.

— Киперштейна убил сосед, убил из ревности, — рассказывал на следующее утро инспектор Беркович эксперту Хану. — Видишь ли, Авигдор Киперштейн и Ронит — соседка — давно были, как это говорят, в интимной связи. Муж ее, как водится, ничего не знал, но все в этом мире всплывает наружу… В общем, Эли — так зовут мужа Ронит — решил эту проблему по-своему. О вечеринках в квартире Киперштейна он, конечно, имел представление — почти каждую ночь там кричали, и он пару раз уже вызывал полицию.

— Так вот, — продолжал Беркович, — он записал на видео хорошую потасовку из голливудского блокбастера, и когда жена уехала с сыном в Бат-Ям, явился к соседу. Тот ничего, конечно, не подозревал. Эли ударил Киперштейна гантелью по темени, поставил на магнитофон кассету, врубил на полную громкость, перевернул шкафчик, разбросал газеты, порвал на Киперштейне рубаху. А потом вернулся к себе — с кассетой, естественно, — и вызвал полицию — якобы в квартире соседа опять буянят.

— А где кассета? — поинтересовался Хан. — Ты ее нашел?

— Да этих боевиков у Эли на кассетах десятка три! Можно взять любой. А сам он пока не показывает, какую кассету использовал. Да разве это так важно? Убил и свалил все на дружков Киперштейна, наркоманов.

— Вот только изобразить толпу, спускавшуюся с лестницы, не сумел, — усмехнулся эксперт.

— Он просто не учел, что старик со второго этажа обожает смотреть в глазок, — сказал Беркович.

— Я давно им говорил, а они отшучивались, — мрачно сказал Миха Азулай, главный хормейстер, сидевший перед инспектором Берковичем с видом непонятого пророка. — Я давно говорил: нужно сообщить в полицию. И вот чем кончилось.

— О чем вы хотели сообщить? — Беркович уже слышал об этой истории, но хотел, чтобы Азулай подтвердил ее своим рассказом.

— О призраке, конечно! — воскликнул Азулай, едва не подпрыгнув на стуле. — Он появился еще в январе, когда ставили «Итальянку».

Действительно, первые свои шуточки призрак оперы устроил в январе, когда готовилась постановка «Итальянки в Алжире». В подвалах, где хранились декорации, появились на стенах странные светящиеся следы. В коридорах раздавались голоса, но никто не видел, откуда исходил звук. Как-то артистку хора Инну Клевскую кто-то схватил за руку в пустой комнате — женщина клялась, что никого рядом не было.

Однажды — это было уже в марте, вскоре после премьеры — призрак показал себя: трое рабочих сцены, перетаскивавших декорации, увидели в глубине коридора высокую светящуюся фигуру, помахавшую им рукой и скрывшуюся в стене. Рабочие были не трусливого десятка, они тут же бросились к тому месту, где находился призрак, но не обнаружили ничего — даже предполагаемого запаха серы не оказалось в помине.

Призрак терроризировал рабочих сцены, певцов и оркестрантов, появляясь неизвестно откуда и неизвестно куда исчезая. Девочки из кордебалета жаловались, что во время переодевания призрак наблюдает за ними из зеркала — они видели его призрачные глаза. Амос Фрай, отвечавший в театре за безопасность, провел облаву — его люди осмотрели все, что могли, начиная с подвалов и кончая верхним ярусом и чердаками. Обнаружили много хлама, в том числе и неизвестно как попавшего в театр, но никакого призрака, естественно, в помещении не оказалось. Да и откуда?

Закончилась эта история очень печально — и только тогда весь персонал театра пришел к однозначному выводу: нужно было сразу, как только призрак начал свои шалости, бежать в полицию и искать помощи. Возможно, тогда Узи Кадмон остался бы жив.

А теперь он был мертв, и эксперт Рон Хан, осмотрев тело, лежавшее поперек коридора на минус втором этаже, заявил инспектору Берковичу:

— Задушен. Похоже, что убийца использовал шарф или другую плотную ткань. Обмотал вокруг шеи и затянул.

— Нужна была большая сила? — спросил инспектор.

— Не обязательно. Главное, чтобы жертва не сопротивлялась. А Кадмон действительно не сопротивлялся, будто был парализован.

Вот тогда-то присутствовавший при разговоре Дани Брон, начальник театральных мастерских, заявил полицейским, что в убийстве, скорее всего, виноват призрак оперы. Идея эта быстро овладела массами, и на всех последовавших допросах Беркович выслушивал одни и те же истории, разобраться в истинности которых не было ни малейшей возможности.