Стефан Анхем - Жертва без лица. Девятая могила

Это был блондин с рыжеватой бородкой, в круглых очках и бежевой спортивной одежде.

– И что вы хотели спросить? – продолжила Тувессон.

– У меня есть сведения, что с машины подозреваемого сняли одно колесо, и на ветровом стекле оставили записку о том, что колесо можно забрать на заправке, – сказал мужчина на трескучем датско-шведском. – Насколько я понимаю, преступник должен был обратиться к персоналу, которому было приказано вызвать полицию. Вот я и спрашиваю: вы давали на это санкции? Как оказалось, это стоило жизни невинной датской девушки.

Молчание длилось не более нескольких секунд, и все же стало совершенно ясно, что у Тувессон нет ответа. Фабиан не понимал, откуда этот журналист так хорошо осведомлен. Кто-то сливает информацию? Они теряли контроль над ситуацией, и он решил взять дело в свои руки:

– Извините, но откуда у вас эта информация?

Бородатый журналист с довольным видом повернулся к Фабиану.

– От двух коллег Метте Луизе Рисгор. Они утверждают, что колесо от машины находилось у них с четверга 1-го до пятницы 2-го, когда преступник якобы забрал его. В качестве доказательства они дали мне вот что, – мужчина поднял заламинированную записку, чтобы все смогли прочесть:

МАШИНА ЗАДЕРЖАНА ПО ПРИЧИНАМ ЛИЧНОГО ХАРАКТЕРА

ПОЖАЛУЙСТА, ОБРАТИТЕСЬ К ПЕРСОНАЛУ

Теперь все внимание было направлено на журналиста, который с улыбкой держал записку перед камерами и отвечал на вопросы своих коллег-журналистов, рекомендуя им купить следующий номер «Зеландской газеты» или, еще лучше, оформить подписку.

Один из журналистов из «Хельсингборгс Дагблад» обратился к Тувессон, которая пока что даже не посмотрела на Фабиана:

– Вы можете подтвердить, что это верные сведения?

– В данный момент я не могу подтвердить ничего, что касается различных деталей полицейской работы. Это вызвано как причинами оперативно-технического характера, так и идущим в Дании следствием. Но, пользуясь случаем, подчеркиваю, что беру на себя полную ответственность за действия моих полицейских, которые привели к установлению личности подозреваемого. Конечно, я глубоко сожалею о том, что это стоило жизни невинного человека. Хотя не надо забывать, что жизни ее лишил преступник, а не полиция.

– Но в своем послании преступник возложил всю вину на Фабиана Риска. Разве нет?

Сообщение о том, что преступник якобы напрямую указал на Риска, вызвало среди журналистов в зале эффект разорвавшейся бомбы. Мужчина в бежевой одежде одержал победу нокаутом, и все остальные журналисты словно почуяли запах крови и буквально забросали Тувессон вопросами.

– Никаких комментариев! – повторяла Тувессон, объявив пресс-конференцию оконченной.

Фабиан стал протискиваться сквозь толпу журналистов, где все пытались перекричать друг друга, задавая вопросы, к тому месту, где стоял датчанин. Но, добравшись до места, Фабиан увидел, что того уже нет и нигде не видно. Фабиан забрался на пустой стул и обвел глазами собравшихся. Как же датчанину удалось так быстро уйти? Риск повернулся к подиуму и увидел, что Тувессон уже выходит из помещения.

Дуня Хоугор стояла у лифта и ждала, когда откроются двери. Сердце все еще сильно билось, и она чувствовала, как обливается потом, а блузка прилипает к спине. Потеть в неподходящий момент для нее хуже некуда. И все же она каждый раз повторяла ошибку и слишком быстро ехала на велосипеде. Словно она начинала спешить, как только садилась на велосипед.

Сейчас она спешила к Мортену Стенструпу, чье здоровье стало государственным делом и освещалось в СМИ, будто он особа королевских кровей. Светилам, прилетевшим из Германии и Англии, после долгой череды сложных операций удалось остановить внутренние кровотечения, и теперь его состояние можно было назвать относительно стабильным, что давало Дуне возможность совсем ненадолго увидеться с ним до подготовки к следующей операции.

Двери лифта открылись, она вошла и нажала на кнопку четвертого этажа. Но лифт остановился уже на втором; вошли двое мужчин в зеленых операционных одеждах с марлевыми повязками, висевшими на шее, и нажали на кнопку третьего этажа.

– Сколько, ты сказал, ей лет?

– Сорок два.

– Дети?

– Трое. В этом-то все и дело. Обычно я на такое внимания не обращаю. Но тут, несмотря на возраст и троих детей, они у нее просто идеальные.

– Настоящие?

– Думаю, да.

– Думаешь?

– В этом-то и проблема. По виду понять невозможно.