Стефан Анхем - Жертва без лица. Девятая могила

Мама заплакала. До этого я видел ее плачущей только один раз, когда она ругалась с папой. Но не так сильно. Я сказал, что ввязался в драку и сам виноват. Она хотела знать, с кем и был ли это кто-то из класса. Я только сказал, что я их раньше никогда не видел.

Думаю, она мне поверила.

Хорошо, что у меня сломаны два ребра, сотрясение мозга и несколько глубоких ран. Теперь я смогу сидеть дома до самых рождественских каникул!

PS: Когда я пришел домой, Лабан тихо лежал в клетке, как будто спал, хотя на самом деле он не спал. Воткнул иголку ему в спину. Сначала он заскулил и попытался вырваться, но я держал его очень крепко. Затем он стал бегать по клетке, словно за ним кто-то гонится. Чертовски клево.

– Ты уверен? – Тувессон посмотрела на полароидные снимки, разложенные на столе, и показала на разбитое лицо.

– Да, – Фабиан был полностью уверен. Как только он увидел снимки на чердаке в Лунде, до него дошло: Клаес Мельвик и Руне Шмекель – один и тот же человек. – Тогда у нас есть четкий мотив, а также привязка и к машине, и к убийству Йоргена и Гленна. Не понимаю, почему мне не пришло это в голову раньше.

Сейчас они были вдвоем. Тувессон проинформирует остальных, как только они все обсудят до конца.

– О’кей, значит, Клаес Мельвик стал Руне Шмекелем, – Тувессон подняла глаза от снимков и встретилась взглядом с Фабианом. – Но зачем?

– Вероятно, чтобы раз и навсегда сбежать от своих мучителей и больше не попадать в такие ситуации, – Фабиан кивнул на поляроидные снимки разбитого лица. – В 1993 году он поступил в больницу Хельсингборга, согласно рапорту, скорее мертвым, чем живым. Чтобы его спасти, понадобилось тридцать шесть операций, и это не считая пластических.

– А мучителями ты называешь Йоргена и Гленна?

Фабиан кивнул и подошел к портретам Клаеса Мельвика и Руне Шмекеля, висевшим на доске рядом. Теперь он видел, что это один человек. Шмекель явно делал пластические операции и выглядел по-другому. Но если знать, ошибиться было невозможно.

– Он даже не заявил в полицию? – продолжила Тувессон.

– Нет, вместо этого он уходит в подполье и меняет имя и фамилию, чтобы спокойно планировать свою месть.

– Это, без сомнения, сильный мотив, – заметила Тувессон. – Вопрос заключается только в том, выполнил ли он свой план? Или другие его одноклассники тоже могут находиться в опасности?

– Ты имеешь в виду, кто еще над ним издевался?

Тувессон кивнула. Фабиан задумался и посмотрел на увеличенную фотографию класса, на которой был изображен он сам, а изображения Йоргена и Гленна перечеркнуты. Он не мог вспомнить, кто еще третировал Клаеса. Сам он всегда только отводил глаза и пытался сделать вид, что ничего не происходит. Он покачал головой.

Тувессон кивнула и посмотрела в окно на Хельсингборг.

– Я созову пресс-конференцию, и на ней мы объявим его в розыск.

Фабиан сел за письменный стол Эльвина и стал просматривать старые классные фото из альбома девятых классов. Он уже смотрел альбом несколько раз, но хотел убедиться, что ничего не пропустил. Правда ли, что только Йорген и Гленн мучили Клаеса? В каком-то смысле виноват весь класс, поскольку они все допускали издевательства. Не говоря уже об учителях.

Он остановился взглядом на Лине. Она по-прежнему не давала о себе знать и, возможно, и не станет этого делать. Он вспомнил, как они оба жили на улице Дальхемсвеген – он в доме 143С, а она в 141В, доме напротив – и как он впервые встретил ее.

Это было летом того года, когда они пошли в первый класс. Он стоял на парковке рядом со своим тренером по теннису и чеканил мяч. Он не заметил, как она подошла. Она просто сидела на бордюрном камне и смотрела. Она была как видение – со своими длинными светлыми косами, в зеленой юбке и гольфах. У нее даже была теннисная ракетка.

Никто из них ничего не сказал, и он изо всех сил старался не смотреть на нее и делать вид, что не замечает ее присутствия. Ему даже не пришло в голову предложить ей попробовать почеканить, и попытка поставить рекорд внезапно показалась совершенно неважной. Надо только как можно сильнее бить по мячу.

Наконец голубая резинка, связанная в нескольких местах, порвалась, мяч полетел по длинной траектории и через несколько секунд приземлился далеко на улице Дальхемсвеген. Они довольно долго стояли и смотрели вслед мячу. Никто из них ничего не сказал, но он помнил, как было глупо стоять просто так. Он ведь по-прежнему притворялся, что ее там нет, и понятия не имел, как ему выйти из положения.