Агата Кристи - Операция «Катамаран». Падение. После похорон

— Ну, — улыбнулась Анна, — звучит убийственно.

— Будто нет, — громко засмеялся он, разрешая себе громкие интонации. Она добавила в чашку сахар. Потягивала теплый напиток. Гроза была настолько сильна, что во время раскатов грома они не могли даже разговаривать.

— Когда слышишь гром, опасность позади. Скорость звука, — объяснил Кратвиг, повторяя с улыбкой знания каждого датского ребенка. Сейчас он был похож на учителя, растолковывающего ей азы науки. — Когда ударяет молния, то без предупреждения. Нельзя описать по-иному, чем просто молния… не обязательно с неба. Видишь, как она бьет, — продолжал он, уставившись взглядом куда-то в пространство. Будто был сейчас где-то совсем в другом месте. — Но, к счастью, у нас молния редко попадает в дома, хоть они и крыты соломой.

Его отрывистое бормотание действовало успокоительно.

— Когда мы собирались переходить в дом, я поинтересовалась, участвовал ли Смедер в ваших поездках в Норвегию? — спросила Анна, почти не надеясь на откровенный ответ. Уж слишком много времени у него было на обдумывание.

Кратвиг молчал. Совсем близко снова ударила молния. Его глаза блуждали между небом и Анной. В самом деле, что ли, он боялся грозы?

Внезапно она подумала о том, что его напыщенное поведение напоминало мазохистов… О подобном она слышала раньше. Она встречала убийц, которые внешне обладали всем красноречием мужского поведения, а внутри были слабы и ничтожны. И когда это нутро обнаруживалось, оно низвергалось гнойным потоком.

Стеариновые свечи не могли соперничать с послеобеденными грозовыми сумерками. Слабый свет освещал высокого мужчину, сидящего на диване по другую сторону стола. Временами молнии прожекторами врывались в комнату. Они пятнами выхватывали лицо Кратвига, которое в короткие промежутки между светом и мраком выглядело чудовищно неприятным. Не хотелось думать, что подобное впечатление производит шрам на щеке. От этой мысли она почувствовала угрызения совести. Анна старалась приучить себя к свободе суждений, но не всегда могла избавиться от предубежденности. Нижняя губа Кратвига казалась вдвое толще верхней, будто невидимые вены сначала вздули, потом, когда он заговорил, уронили ее:

— Смедер был со мной один раз. В прошлом году.

Прозвучало небрежно, как ничего не значащее замечание.

— Но не в этом году? — спросила Анна и тоже посмотрела в окно, вторя его небрежному тону. Центр разговора должен остаться незамеченным. Из этого ничего не вышло. Ее усилия были тщетны. Оба хорошо понимали значение этой минуты.

— Нет, — ответил он, широко улыбаясь, выпрямляя спину и заложив руки за голову. — Двое индивидуалистов, как мы со Смедером. Мы тогда поссорились.

Вот тебе раз! Анна была поистине удивлена. Может быть, об этом много болтали вокруг и он предпочел рассказать сам?

— Из-за чего?

— Мы ссорились из-за всего решительно, Куда пойти, надолго ли пойти, и тому подобное. Я слишком привык путешествовать один.

Звучало правдиво.

— Но это не разрушило вашу дружбу?

— Абсолютно нет. Мы только пришли к выводу, что больше не поедем вместе, а будем наслаждаться обществом друг друга в Сендербю, как обычно, болтая после обеда.

Как обычно. Это касалось и его слов об индивидуалистах и эгоистах. Слов, которые можно трактовать по-разному. Кратвиг, безусловно, знал в жизни поражения, это она сейчас хорошо понимала. Он пережил их и выработал собственные положительные принципы, которые помогли вытеснить прошлое и тот внутренний разлад, от которого он ушел. Но был ли Смедер похож на него?

Люди, знающие горечь поражения. Может быть, именно поэтому им было хорошо друг с другом? Или, может, Смедер был совсем другим и постепенно раскрыл себе Кратвига? Может, именно в горах Норвегии?

— А что за человек был Смедер?

— Оригинал. В хорошем смысле этого слова. Слегка уставший от жизненных неприятностей. Не все шло у него так, как когда-то, но безо всяких сомнений он был способным и добросовестным человеком. Хотя другим, возможно, он казался жестоким.

Анна в упор смотрела на Кратвига. На удивление ясный портрет Смедера.

— А его последняя работа?

— Я ничего не знаю. Смедер никогда не рассказывал о ней.

Он не любил болтать ни про сослуживцев, ни про начальство, даже если не любил кого-то. Он мог ругать систему в целом и разные точки зрения, но не отдельных людей. Истинные ценности были для Смедера основным в жизни.