Анатолий Степанов: Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

Артем осторожно плеснул из графина в пузатые рюмки.

— По губам размазать. Лей, как следует, — приказала она. — Это пусть фраера тонконогие в ладошках для понтяры донышко греют.

Он добавил в рюмки до полных соток, спросил:

— Из фарцовых будете, Катерина Сергеевна?

— И из фарцовых тоже. А ты откуда такой строгий? На взгляд не москвич.

— Я — бомж.

— И давно?

— Как с Афгана вернулся. Земеля помог за Москву зацепиться.

— Какой же ты бомж, если у тебя земеля?

— Он тоже бомж. Земеля по Афгану. Командир мой.

— Как я понимаю, твой командир — это тот болван в милицейской форме?

— Он — не болван, — обиделся за друга Артем.

— Ну, раз не болван, тогда совсем хорошо, — Катерина была миролюбива. — За твои успехи, наемник!

Звонко чокнулись, дружно хватанули до дна. Жевали — он яблоко, а она опять виноградину. Вопросительно глядя друг на друга, ждали свежих алкогольных ощущений. Дождались. Катерина закурила, двинула пачку и зажигалку по столу к Артему.

— Не курю, — признался он.

— Совсем забыла: профессионал. Режимишь?

— Приходится.

А гунявый переводчик в ящике все долдонил и долдонил…

— Да выруби ты его! — заорала она вдруг, прослушав эту гунявость.

Артем подошел к телевизору и, разглядывая торс Сталлоне, восхитился:

— Хорош мужик, а?

— Хорош бугай, — не то подтвердила, не то опровергла Катерина. И, когда гунявый замолк, предложила: — Сдавай.

Он вернулся к столику и, уже сдавая, усомнился в целесообразности акта:

— Не частим?

— В самый раз, — успокоила она. — Сейчас махнем вдогон и паузу сделаем.

Махнули. Отдохнули. И после отдыха Катерина решила:

— Музыку включай, наемник! Плясать будем.

Артем поколдовал с пленками, нашел что надо, включил аппаратуру и, слушая первые аккорды, объявил горделиво:

— Ламбада!

Она посмотрела на него, как на больного, и высказалась:

— Это чтоб лобками тереться? Пусть прыщавые онанисты и онанистки ламбаду танцуют. А нам, деревенским, попроще чего. Рок давай!

Играл голосом незабвенный Элвис, царил классический рок. Они плясали. Артем лишь обозначал танец, зато Катерина, скинув туфли, раскручивала рок на полную катушку. И когда к финалу она, чуть страхуясь поддержкой Артема, залепила сальто и вышла в шпагат, он спросил с восхищенным почтением:

— Катерина Сергеевна, вы — бывшая гимнастка?

— И гимнастка тоже, — подтвердила она.

Александр отодвинул доску, пролез в щель и оказался в своих владениях. Были поздние сумерки, отвратительные потому, что в домах, окружавших мертвый двор, не было ни одного освещенного окна.

Александр осторожно поднялся по разрушенной лестнице и позвонил. Открыл холуй.

— Артем где? — спросил Александр. Холуй ответить не успел: в прихожую вошел Артем. Александр глянул на него оценивающе: — Выпивши, что ли?

— Слегка.

— А она?

— Как и хотела — в кусках.

— Знакомая картинка. Ну, а может, и к лучшему.

В гостиной было прибрано. Холуй постарался. Александр позвал:

— Кэт! — никто не отвечал. Артем дал пояснения:

— Она в ванной заперлась.

Александр подошел к двери, постучал, еще раз громко позвал:

— Кэт!

— Ну? — через паузу отозвались из ванной.

— Ты что там делаешь? — задал идиотский вопрос Александр.

— Блюю.

— Кончай блевать и собирайся. Нам ехать пора.

— Да пошел ты… — и из-за двери дали точный адрес куда Александру идти.

Не смутило Александра это пожелание. Он ласково спросил:

— С муженьком повидаться хочешь?

Везли ее в ночи. Катерина лежала на заднем диване «Вольво» и, дрожа, редко икала. Редко, но мощно. Глеб, сидя за рулем, глядел на дорогу, таинственную в свете фар. Артем в полуобороте наблюдал за Катериной.

— Долго еще? — спросил Артем. Сочувствовал Катерине в ее мучениях.

— Сейчас поворот, а потом еще минут восемь-десять.

— Катерина Сергеевна, вы не спите? — тихо поинтересовался Артем.

— Тут… — Катерина прервалась, чтобы икнуть, икнула и досказала: —…поспишь. Замерзла. Хуже некуда, — теперь все успела произнести, икнула по завершении.

Глеб затормозил и остановил «Вольво» на обочине. Вышел, открыл багажник, нашел там что-то, распахнул заднюю дверцу — ту, что ближе к бедовой Катерининой голове.

— Выпить еще немного можете?

— Я все… могу, — хотела сказать гордо, а получилось жалко. Икала, бедняжка.

Глеб извлек из заднего кармана фляжку, налил, точно рассчитав на щелчки дозу, и протянул наполненную на четверть кружку: